Обрадовавшись другу, Мишка даже забыл, куда он полз и зачем, и пока Димка тараторил, стараясь не показать другу, как ему тут было страшно одному, он сидел на дне окопа, привалившись спиной к бревнам, и поглаживал Димкину ногу. Сейчас, видя живого друга, он удивлялся, как вообще мог забыть о нем? Видимо, ему просто в голову не пришло, что роту охраны тоже бросят на поле боя, оставив только секреты. А может, он до последнего надеялся, что Димка стоит в карауле. И, глядя на бледного, с широко распахнутыми наивными испуганными детскими глазами Димку, Мишка вдруг расхохотался, выплескивая в этом смехе все: и собственный страх, и запредельное напряжение, и боль, и жуткие картины, стоявшие перед глазами, и безумную радость от встречи, от того, что друг смог выжить в этой мясорубке.

— Чего ты ржешь-то? — обиженно ткнул Мишку в плечо парень.

— Дим, ты чего, автомат так к руке и привязываешь до сих пор? — пытаясь прекратить этот безумный смех, спросил у него Мишка.

— Конечно. Товарищ капитан знает, что говорит. Зато я сплю спокойно, — глядя на давящегося смехом товарища, заулыбался и Димка. — И знаешь… Когда тут бабахнуло, все автоматы потеряли, ползали, искали… Так боялись, что фрицы сейчас на голову свалятся и перестреляют нас всех тут беззащитными. А я за веревочку потянул — и вот он, родимый! — Димка ласково погладил оружие.

Над головой вдруг бабахнуло, и ребят обдало комьями земли. Из-за края окопа послышались отрывистые команды на немецком.

— Фрицы… — стремительно бледнея еще больше, прошептал совершенно белыми губами Димка.

— Давай за угол. Ты их оттуда мочи, а я отсюда буду, — быстро проговорил Мишка, вскакивая на ноги.

Схватив автомат, он выглянул из окопа, одновременно изо всех сил давя забинтованными пальцами на курок. От страшной боли мышцы свело, и даже если бы захотел, Мишка сейчас бы не смог их разогнуть. Водя плюющимся свинцом стволом из стороны в сторону, он отрешенно наблюдал, как фигуры в серых шинелях, подобравшиеся уже почти вплотную к окопу, сломанными куклами валились на землю. Кто-то из них кричал, катаясь по земле и держась за живот. Но, глядя на воющего немца, Мишка не испытывал ни грамма жалости, только лишь безумную, злобную радость оттого, что этот гад больше никогда уже не будет топтать русскую землю.

— Так тебе, сволочь! — шептал он, поливая свинцом залегшие на землю фигуры. — Убью гадов!

Автомат сухо щелкнул и замолк. Мишка в недоумении уставился на оружие. Что произошло? Они так хорошо стреляли! И лишь спустя пару секунд до парня дошло, что у него закончились патроны. Рухнув на дно окопа, он зажал коленями автомат и с трудом оторвал руку от курка. Взгляд упал на оставленные Димкой последние пару гранат. Большим пальцем левой руки Мишка выдернул кольцо и, не поднимаясь, выкинул ЭФки за бруствер. Обеспечив себе пару минут форы, он, достав из запазухи запасной рожок, поменял его, шепча:

— Как-то мы быстро с тобой отстрелялись… Нет, дорогой, так дело не пойдет… Так нас фрицы быстренько укокошат. А вот хрен им, гадам! Мы с тобой сами их сейчас укокошим! Вот сейчас пальцы чуть высвободим… — надкусывая край бинта и сдирая его с пальцев, разговаривал с оружием парень. — Эх, неправильно мне ребята руку замотали… Течешь, гадость? Ну теки, теки… а мы тебя земелькой родненькой… — окуная освобожденные от бинта сочащиеся сукровицей пальцы в рыхлую землю, бормотал Мишка, сцепляя зубы, чтобы не заорать от боли.

Услыхав, что Димкин автомат тоже замолк, Мишка торопливо поднялся на ноги, и, все-таки заорав, вскинул автомат на край окопа. Теперь он мог нажимать на курок лишь одним пальцем, и стрелять короткими прицельными очередями. Поднявшиеся было серые фигуры снова ткнулись носом в землю, некоторые навсегда. Мишка потерял счет времени. Они с Димкой прикрывали друг друга, давая возможность заменить опустевший магазин. Когда у Димки закончились патроны, Мишка сунул ему свой трофейный автомат, а сам выбрался из окопа, чтобы добыть себе новый, а заодно поискать и рожки к нему. Набрав боеприпасов, снова скатился в окоп. Он совершенно обезумел: ему казалось, что он способен на все.

Далеко не сразу Мишка понял, что гул, несущийся отовсюду и ниоткуда — это гул низко летящих бомбардировщиков. Задрав вверх голову, парень завороженно смотрел, как от самолета отделяются черные точки, стремительно приближающиеся к земле. Вскоре он понял, что одна из бомб летит прямо на него. Сердце судорожно забилось.

— Димка, ложись! — не своим голосом проорал он, падая на дно окопа.

«Это конец, — молнией пронеслось у него в голове. — Жалко, что так некстати…»

В этот же миг раздались взрывы и свист сотен пролетающих над ним осколков.

А затем наступила темнота.

Мишке было очень тяжело дышать. Казалось, что на него уронили бетонную плиту. Он ничего не слышал, кроме жуткого звона в ушах. Голова страшно болела. Впрочем, страшно болело абсолютно все. Ноги дергало нехорошей болью, правая ладонь горела и дергала, левую руку выворачивало, а ниже локтя он и вовсе ее не чувствовал. Болели даже уши. Болели очень нехорошо, как-то внутри, как будто чирей в каждом ухе набух до нереальных размеров и собирался лопнуть.

Парень застонал и попытался шевельнуться. Голову прострелило такой болью, что в глазах засверкали миллиарды звезд. Больше всего ему сейчас хотелось замереть и больше никогда не двигаться. И одновременно с тем он мечтал подняться, взять автомат и стрелять, стрелять, стрелять по серым фигурам до тех пор, пока они не закончатся вовсе, везде, во всем мире, а потом снова стрелять по ним, по каждому в отдельности, чтобы уж наверняка убедиться в том, что эти демоны больше никогда не восстанут…

Автомат… А где его автомат? Его же убьют…

Мишка чуть шевельнул отозвавшейся жуткой болью рукой, попытавшись пошарить возле себя. Руку что-то держало, мешало ею двигать. Приложив просто невероятное усилие, Мишка рванул ее вверх. В рукав посыпалась… земля? Его что, похоронили? Так вот почему так тихо!

Все Мишкино существо восстало против спокойного лежания в могиле. Неет! А вот хрен вам всем! Он еще повоюет! Он еще покажет этим вонючим фрицам, кто на этой земле хозяин! Он им еще покажет! Эти твари зарекутся даже смотреть в сторону Советского Союза! И вообще… Есть у Мишки к ним и личные счеты… Есть… Он им еще за Томку не отомстил, вот за те ее глаза, которыми она на свою деревню смотрела. За Томкину мать. За Полинку, что будет расти в детском доме. За всех погибших ребят… Нет! Помирать ему рановато…

Зарычав от боли, Мишка оперся на правый локоть, подтянул одну ногу, другую… Приложив невероятное усилие, он приподнялся на четвереньки… чтобы тут же рухнуть обратно. Ноги и руки не держали, каждая мышца отказывалась работать, вместе с тем рыдая от боли.

От его возни земля чуть осыпалась, и дышать стало немного легче. Перед Мишкиными глазами встало насмешливое лицо Степаныча.

— Ну что, Зайчик, сдох? Только и способен, что по танкам скакать? Девчонка вон и то крепче тебя оказалась, слабак! Вставай, тряпка!