родов Германии баронов Мейендорф, восходящих к IX веку. Два брата фон Мейендорф переселились из Голштинии в Ливонию в 1198 году. Один из братьев Конрад получил от графа-епископа Рижского замок Икскюль, по имени которого потомки стали писаться фон Мейендорф-Икскюль. И только одна ветвь, к которой, кстати, я и принадлежу, именуется ныне Мейендорф. Иоанн фон Икскюль выехал из Ливонии, где я живу до сих пор, к вашему царю Ивану Васильевичу Грозному и принял святое крещение с именем Федора Ивановича. Его сын Василий Федорович, по прозвищу «Соковня», и есть родоначальник Соковниных.

— Тетушка, так ты, стало быть, из рода Германского? — с тревогой спросила Дося.

— Успокойся, доченька, — отвечала я, — германцем был мой покойный муж, а я-то, как раз, веры православной и родом из поморов, что на севере Руси. Называйте меня по имени: Екатерина Ивановна и фамилия моя Леонова. Но, живя в Ливонии, я изучала разные иноземные языки, которые могут пригодиться по случаю.

Я появилась в XVII веке в средине лета, когда, в соответствии со Студийским уставом, Петров пост уже завершился, а Успенский еще не начался. Поэтому питались Соковнины, особо на ограничения не оглядываясь. К обеду приступили после молитвы, которую все повторяли с особенным чувством. Обед был сытным, но лишенным каких-либо изысков, и состоял из щей, карасей из местного пруда, запеченных в сметане, вареных куриных яиц, каши, меда, вишен и летних яблок из барского сада.

Так уж получилось, что Анисья Никитична, как рачительная хозяйка, была в основном занята хлопотами по совсем не маленькому поместью, а занятия с гостьей целиком передоверила своим дочерям. Чему я, кстати, была очень рада.

После обеда занялись разбором моего вместительного сундука. Каждая вещь, извлеченная из его недр, вызывала бурю восторга у девушек и желание тут же примерить обновку. Особенно веселилась Дося. Все-то она надевала, и во всем выглядела красавицей, исполняя при этом какой-то только ей ведомый танец, движения которого она мгновенно придумывала. Когда же перешли к разбору бижутерии, Дося снова меня удивила, обнаружив природный талант кутюрье. Она очень быстро сообразила, какие «драгоценности» нужно использовать для шуб, какие для камзолов, а какие для собственного украшения. После обнаружения отрезов тканей мы плавно переместились в девичью, все стены которой были в образах и лампадках. Как оказалось, предприимчивая Дося организовала здесь пошивочную мастерскую. Несколько сенных девушек занимались пошивом новой и перелицовкой старой одежды.

С моим появлением у сестричек появился дополнительный интерес к прогулкам по окрестностям, который в обычное время не поддерживался бдительной Анисьей Никитичной. Всего месяц назад в Москве случился Соляной бунт, который затем перекинулся и на другие города. Кроме того, в недавно созданной Орловской губернии по-прежнему изредка появлялись небольшие отряды крымских татар, да и банды беглых крепостных крестьян пошаливали.

Но тут Анисья Никитична сменила гнев на милость и разрешила нам с девушками прогулки в окрестностях поместья, дав в провожатые пару рослых молодых парней из прислуги. Так мы и путешествовали: девушки, взявшись за руки, я рядом с ними, а наша «охрана» с дубинами через плечо — несколько поодаль.

Ах, как хорошо было гулять на этом просторе среди моря дразнящих яркими красками луговых цветов. Однако, присмотревшись, я заметила знакомые растения, которым вроде бы и не место быть на лугах. Это был ковыль. Его гибкие шелковые стебельки раскачивались на свежем ветерке.

Уже вернувшись в свой XXI век я справилась в интернете, как называется такой ландшафт. Оказалось, луговая степь. Луговая степь — это особая степь. Она действительно была бы похожа на красочный луг, если бы не встречались степные растения

Девушки моментально стали подбирать себе цветки на венок, громко обсуждая достоинства каждого растения.

Вот шалфей луговой. Его крупные фиолетовые цветки собраны в кисти. А вот пион. Он очень похож на садовый пион, но цветки у него не махровые, а простые, с шелковистыми широкими лепестками. Цветки ярко-красные, крупные и далеко видны среди степных просторов. И еще здесь росли удивительные свечи! И название у растения, как оказалось, тоже было удивительное — синяк красный.

А что это так знакомо и пряно пахнет вокруг? Я присмотрелась и увидела, что кругом разбросаны мелкие кустики сильно пахнущего чабреца, или тимьяна. Его еще называют богородской травкой. Уж не его ли я видела за иконами в доме моих радушных хозяев?

А какая пестрая мозаика клеверов — красные, розовые, белые!

С клевером у нас было связано первое маленькое приключение. Я заметила, что, проходя между цветов, Дося постоянно внимательно к чему-то присматривается. Вдруг она стремительно шагнула в сторону и с торжествующим возгласом сорвала какую-то неприметную травинку.

Оказалось, что она нашла стебелек четырехлистного клевера. Из-за любви к нему пчел в народе это растение недаром прозвали «медовиком». Если обратиться к легендам, можно заметить, что оно, действительно, имеет «райское происхождение». Считается, что первоначально четырехлистники произрастали только на Эдемских полях. Повсеместному же распространению они обязаны прародительнице Еве, которая взяла их с собой в память об утраченном Рае. Издавна считалось, что редкий цветок с четырьмя листочками приносил своему обладателю счастье и везение во всем. Разумеется, не могла пройти мимо талисмана и наша Дося.

— А что ты будешь делать, Досенька, если принесет тебе твой талисман огромное богатство? — сказала я, как бы в шутку, но зная наперед ее удивительную судьбу.

— Да мы и сейчас не совсем бедные, тетя! — пробовала отшутиться девушка.

— Нет, я говорю о настоящем богатстве, чтобы ухаживала за тобой сотня слуг, и экипаж состоял не из двух лошадок, а минимум из шести, — не унималась я.

И тут она сделалась совершенно серьезной.

— Я считаю, что богатство, как и бедность, дается нам свыше, как испытание. И от того, как мы выдержим это испытание, зависит наша вечная жизнь.

И как бы в подтверждение значимости этих ее слов глаза ее полыхнули таким темным пламенем, что ни на миг не появилось у меня сомнения: все сказанное этой совсем еще юной девушкой — правда. А я, чуть ли не в первый раз почувствовала, что нахожусь, нет, не просто в другом времени, а совершенно в другой эпохе, когда между словами, только что произнесенными, и делами, которые вслед за ними последуют, нет и не будет большого расстояния.

Так и шли, пританцовывая, сестрички, посреди цветущего и звенящего моря, убранные драгоценными венками из полевых цветов, и мне казалось — краше их никого нет и не может быть!

Гораздо значительное приключение случилось, когда выдумщица Дося надумала искупаться в протекающей неподалеку от усадьбы Оке. В своем верхнем