Ланс вдруг перестал быть ослепительным красавцем. Красивый, холодный и властный Алхимик, вот кем он был, и я должна плясать под его дудку, поводок свободы натянут до предела. В момент, когда пелена спала и Ланс потерял контроль, обнажив свое истинное лицо, я задумалась — умение залечивать раны его единственная способность? Хватаясь за эту дикую мысль, я продолжила провокационный разговор:

— Это еще почему? Мы веками живем с ними по соседству, они ничего не сделали нам!

— Они — вампиры, Вивьен! Чем питаются вампиры? — сквозь зубы прошипел Ланс, — Кровью, например, твоей. Такие как мы с тобой в его стране — лишь мешок с кровью, еда. Часть пищевой цепочки. Они живут столетиями лишь потому что питаются самой жизнью.

— Кто согласится на такую жизнь? Они их принуждают?

— Они не дают им выбора.

— Прямо как вы — Алхимики, у вас больше общего, чем вы думаете.

Ланс издает что-то вроде рыка и вздоха и резко отпускает мой подбородок так, что моя голова поворачивается в сторону. Я ловлю на себе напряженный взгляд Анзеля, который застыл в танцевальной позе в объятиях с Марианной.

— Вы так же, как и они имеете власть, пользуетесь ей, если считаете нужным, как со мной, — продолжила говорить я, с трудом отведя взгляд от вампира.

— Не смей сравнивать Алхимиков с этими чудовищами, — голос Ланса — сталь и холод, — У моего терпения тоже есть предел.

— Я вижу.

Теперь вижу более четче. Ланс определенно манипулирует мной не только словами, нет этого благоговения, которое я всегда испытывала с ним всегда, когда он злится — он теряет контроль.

— Ты — Алхимик, Вивьен, хочешь ты этого или нет. Юный, глупый, необразованный, но Алхимик. И ты обязана следовать правилам. Я запрещаю тебе открыто общаться с вампирами, искать с ними встреч намеренно, лишь необходимая вежливость.

Моя кожа горела от взгляда Анзеля, я чувствовала его желание прийти мне на помощь, стоит только Лансу сделать неверный шаг. Ланс тоже это чувствовал и повернулся в сторону вампира, стреляя в него голубыми льдинками. Я проследила за взглядом Ланс — Анзель чокнулся с Марианной бокалом красного вина, девушка веселилась, не обращая внимание, что ее спутник смотрит далеко не на нее. Он смотрел на Ланса и улыбался. Хищно, властно, словно он был на своей территории.

— За нее ты не переживаешь, — заметила я.

— Марианне нужно внимание и хороший секс, тогда ее преданность Алхимикам будет неимоверной, — отчеканил Ланс, — Можно следовать правилам и поводок будет действительно длинным и подобные шалости будут лишь пользой.

Марианна следила за вампирами для Галемира? Анзель знает об этом?

Я снова повернулась к Лансу, он смотрел на меня. Взгляд его лихорадочно блестел смесью победы и навязчивого безумия, вот этот Ланс был настоящим. Властным, жестким манипулятором. Я буду обязана его слушаться, это его победа. Но я не проиграла, ведь я не смирилась и, кажется, в этом самое мгновение выбрала сторону. И это не сторона Алхимиков.

p. s. я приветствую критику (но не грубую! Фу на грубиянов) и любое общение по теме! Поэтому жду ваших комментариев!

Глава 19. Все тайное всегда выходит наружу

Наша мама умерла, когда мне было пять. Мадлен была старше и более тяжело переносила разлуку с ней. Для меня она словно ушла и больше не вернулась. Так и было. Она ушла в ювелирную мастерскую и больше не вернулась. Никогда.

Я стояла с закрытыми глазами, обхватив себя руками и поджав губы. По-настоящему летний ветерок ласкал мои щеки, трепал отросшие волосы. Именно сейчас воспоминания о прошлой жизни затопили мое сознание. Воспоминания, которые я так любила и которые приносили так много боли. Вспоминала теплый песок под ногами и вес маминой руки в моей. Вспоминала беззаботную улыбку убежавшей вперед Мадлен, смех мамы и то, как мама смотрела на нее, словно… Словно она не слышала ничего прекраснее ее смеха. Морской ветер трепал косы, солнце лизало щеки, это был последний день с мамой, на следующий день она уедет в мастерскую и больше никогда не вернется. В тот год мы получили с Мадлен последний от нее подарок — красивые амулеты на шею в форме геральдической лилии. Бабушка строго настрого наказала не снимать их в память о Сесилии. Первой медальон получила Мадлен, в десять лет, я получила такой же в свои десять. Мадлен была уверена, что его сделала мама, мне же казалось, что бабушка купила их у какого-то торговца.

Сесилия также как и Мадлен работала в Белом Замке десять лет, затем вернулась и стала работать в ювелирной мастерской бабушки, бабушка уже тогда страдала от больных ног. Вскоре родилась Мадлен, через несколько лет — я. Кем был наш отец? Мы с сестрой не знали, никто из этих двух женщин так и не раскрыли нам этот секрет. И вот теперь, вспоминаю слова Анзеля я начинаю догадываться. Она познакомилась с ним в замке, может быть даже любила его или была очарована страстью. От этого внутреннего огня родилась Мадлен. Но потом родилась я, с такими же силами, значит ли это, что он не бросал ее? Не могла же она снова броситься в его объятия, а потом он снова исчез? Сейчас я понимаю, что жили мы до ее смерти хорошо, даже очень. У нас была помощница по хозяйству, всегда свежая сытная еда, гора одежды и игрушек. Ребенок никогда не замечает излишки, если в доме царит любовь и счастье, но сейчас я понимаю… Мы никогда не знали где ее мастерская, никогда там не бывали, бабушка тоже говорила, что не знает. Кем был наш отец, что его не пускали на порог дома? Или все же пускали?

Перед моими глазами возникла комната с узкими окнами, раздался голос бабушки.

— Никогда! Никогда не произноси его имя, Мадлен! Забудь! — грозно прогремел голос бабушки Антонии.

— Я не хочу! Не хочу! — Мадлен надрывалась в истерике, — Ты никогда не любила его! Я не хочу забывать! Я буду помнить всегда.

В тот день после похорон тела, которого не было или я его не видела, я долго-долго плакала и от усталости уснула прямо на кушетке на кухне. А проснулась от криков бабушки и Мадлен. Маленькая Мадлен сегодня перестала быть маленькой, а стала заботливой сестрой и внучкой, но сейчас… Сейчас она рассвирепела, волосы растрепались, лицо перекосило от злости. Я всхлипнула. Слезы снова заволокли глаза.

— Ты не сможешь заставить меня забыть! Не сможешь! — снова взвизгнула девочка, голос ее дрогнул.