Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всё в порядке? — спросил Вартанян.
— Да, — ответил Жора. — Вы сегодня улетаете?
— Попробую сегодня. Я и так уже задержался.
— Вы уж извините, — неожиданно сказал Жора, — но, сами понимаете, такую вещь держать в номере, когда целый день на работе… Да вы объясните всё Ане, она поймёт,
— Да, я объясню, конечно. Ну, до свидания.
— До свидания. Смотрите, идёте в рейс с ценным грузом на борту. Аккуратнее. Кстати, куда вы его положили?
Вартанян похлопал себя по карманам.
— По-моему, на подоконник в спальне.
— Так вы его можете не довезти.
И они весело рассмеялись, потому что оба были довольны проделанной операцией, хотя каждый по-своему.
Жора сходил в спальню, принёс с подоконника коробочку, торжественно вручил её Вартаняну, и тот покинул номер.
Ещё в спальне после произведённого обмена Вартанян понял, что пошли последние минуты его пребывания в гостинице и хорошо бы, если бы последние часы пребывания в Одессе. Поэтому он бегом поднялся к Миле и прямо с порога сообщил ей, что уезжает немедленно. Она тем не менее успела расспросить его об исходе операции. Он сказал, что всё прошло нормально, не упомянув, впрочем, о дополнительном обмене, произведённом им при одностороннем соглашении: она очень рассердила его своим поведением в номере Жоры.
Они обменялись номерами телефонов и расстались до встречи в столице. Мила сказала, что она тоже закончила все свои дела и вылетит сегодня вечером. Но у Вартаняна были причины не предложить ей лететь вместе. Тем более что, сидя в спальне, он вспомнил старинный шкаф в своей комнате в квартире Бонасеевых и саму Катю. «Я подлец, здесь шашни завожу», — подумал он тогда же.
Мила не держала молодца. Ришельенко, когда она утром позвонила ему и сообщила, что удалось узнать, приказал ей попробовать выяснить каналы, по которым Жора собирался сбывать подвески. Для этого местными товарищами Миле были выданы под расписку серьги с бриллиантами, которые она должна была попытаться продать с помощью Жоры. Поэтому бедному Жоре и уготована была участь оплатить ещё одну трапезу в его номере без всякого возмещения расходов — как материальных, так и моральных.
Итак, Вартанян, быстро собрав свои вещи и сдав дежурной номер, выбежал из гостиницы, размахивая чемоданом, поймал такси и помчался в аэропорт. Там ему повезло: объявили дополнительный рейс и через четыре часа он уже входил в квартиру Бонасеевых.
Глава 18
Мерлезонский балет
Катя бросилась ему на шею от радости, что он приехал, а мужа нет.
— Ну, всё в порядке? — спросила она, когда у него перестала кружиться голова от её поцелуев: в этом она была хоть и не профессионалкой, но большой любительницей.
— Да, — ответил Вартанян и отдал ей коробочку и остатки денег.
Увидев, что он ещё и сэкономил тысячу семьсот рублей, Катя обрадовалась ещё больше: она поняла, что истраченные ею на настырных друзей Вартаняна лишние восемьсот рублей с лихвой окупятся.
— Это нам с тобой за моральные издержки. Я тебя так ждала. А ты скучал без меня?
— Да, — ответил Вартанян и покраснел. А потом для убедительности добавил: — Очень. — И покраснел ещё больше.
Но самоуверенная Катя объяснила всё своими чарами — женщин это часто вводит в заблуждение.
Вартанян попытался её поцеловать, но она увернулась от его всеобъемлющих объятий.
— Ну, дорогой, как тебе не стыдно, — сказала она укоризненно. — Я так тебя ждала, а ты хочешь всё скомкать. Будь терпелив. Завтра профессор уезжает на курорт, и мы прекрасно проведём время.
И она бросилась к Анне Леопольдовне.
А в квартире Короля атмосфера к этому времени стала сухой и накалённой, как в финской бане. Всего лишь час назад позвонил Ришельенко, и Король вынужден был, как завравшийся школьник, говорить ему, что всё в порядке, всё готово, но вот нагрянули неожиданно гости, и он не может их покинуть, а к нему приезжать тоже несподручно для дела, потому что гостей так много, что ими оказался набит даже его кабинет. При этом он включил на полную громкость квадросистему и разговаривал, топая в такт ногами и стуча рукой по трубке, чтобы изобразить танцующие пары.
После звонка Король нервно забегал по квартире, повторяя в ярости:
— Хочется рвать и метать!
И только потом, немного побегав и успокоясь, приступил к делу: рвал в клочья платья Анны Леопольдовны и метал их остатки по углам.
— То же самое я сделаю с твоей подругой, — пояснял он каждый раз, так что со стороны всё это выглядело лишь тренировкой.
Анна Леопольдовна сидела в кресле «купеческого» стиля конца девятнадцатого — начала двадцатого века, плакала и гордо вздрагивала от потери каждого платья. Но плакала она красиво и неторопливо, экономно и со вкусом вписывая немногочисленные слёзы в обрамление интерьера: время работало на неё, и она ждала результатов его работы.
Тем не менее постепенно и у Анны Леопольдовны и у Короля складывалось впечатление, что процесс уничтожения её гардероба обещает затянуться до утра.
И вот в этот момент Бонасеева позвонила в дверь квартиры Короля. Анна Леопольдовна вскочила так, будто кресло, в котором она сидела, было оснащено катапультой. Но Король опередил её и открыл дверь.
— А, это ты, — сказал он, явно недооценивая Катю, что прощалось ему, так как все мужчины-начальники, в отличие от женщин-начальников, всегда недооценивают женщин, работающих у них в подчинении. И ушёл в комнату.
Анна Леопольдовна только спросила:
— Ну?!
— Вот, — буднично ответила Катя, словно принесла пачку соли, за которой пошла в магазин десять минут назад, и протянула Анне Леопольдовне футляр.
Анна Леопольдовна открыла футляр, закрыла его и бросилась душить в объятиях Бонасееву.
— Если бы ты не пришла, мне завтра не в чём было бы выйти на улицу, — произнесла она, показывая мимикой и жестами, что надо продемонстрировать Королю легенду о том, что подвески действительно были отданы ею на время Бонасеевой.
Катя из разговора с Анной Леопольдовной знала, что подвески «отданы подруге», но не предполагала, что «подругой» окажется именно она, однако поняла намёк вовремя: Король из комнаты начал прислушиваться к разговору в прихожей.
— Ты бы раньше сказала, что они тебе нужны, — произнесла она, — а то когда ты позвонила, я как раз отдала их почистить.
Король в это время вышел из комнаты. Он увидел футляр в руках у жены, понял, о чём идёт речь, и его редкие волосы