– Серёжа, может, ещё? – обратилась она почему-то ко мне. Может, как к менее знакомому – остальные попросят сами. Особенно остальной Берлин.

– Нет, – поскромничал, – спасибо…

Сперва молча жевали. К необходимым вилкам каждому был подан нож, что в некоторых семьях уже считается анахронизмом.

– М-м, Ольчик… – бормотал Семён, отправляя между измазанными жиром губами очередной кусок…

– Слушай! Тут твой с Сергеем спор затеяли… Сейчас… – он открыл одну из бутылок, неровно плеснул каждому из нас. Ольга заинтересованно занесла вверх длинную бровь.

– Твой говорит: «Надо деньги в семью нести», а Сергей ему: «Это твои проблемы, семья и без денег просуществует», – он усмехнулся и облизал палец, по которому румяным ручейком стекал кетчуп. – Это не всё: я сперва слушал и охреневал, а потом я его-то, Сергея, понял. А? – и он уставился на меня.

– Ну, – подбодрил я его.

– А в семью-то можно, положим, сотню принести. Потом две… Пять… Сотню уже тысяч… И ведь мало будет. Сперва хватило на… – он поискал глазами, – вот на утюг! Но не хватило на фотоаппарат. Потом хватило и на фотоаппарат. Но ещё чуть-чуть – и машина… Потом пересаживаешься с «Лады» на «Геленваген»…

– Не так быстро, – улыбнулся Артём. И, как мне показалось, немного грустно.

– А потом пошло-поехало: отдых в Испании, вилла там же… Яхта…

– Да я бы не отказался, – опять вставил Артём.

– Ну это я утрирую, как ты понимаешь… – тормознул Берлин.

– А дальше? – Ольга забыла на лице заинтересованную улыбку.

– Так а всё! – загадочно ухмыльнулся Семён. Выдержал длинную, чавкающую паузу. – Или ты и к собственному гробу из чистого золота тоже не равнодушен?

– Ну а что в качестве альтернативы? – звонко спросила она и посмотрела на меня.

– А Сергей ему: «Твои желания – это твои же проблемы!».

– Немного не так! – я задумчиво взял со стола чёрную сигарету, повертел её в пальцах.

– Кури здесь, – позволил Артём, – потом вытяжку включим.

– Я бы начал с Веньки! – загадочно произнёс я, закуривая.

– Ну-ну, – Артём чуть наклонился в мою сторону.

– Его любят родители… – я оглядел семейную пару. – Растят его, учат… Потом дают образование. А потом он женится.

– Это всё? – хихикнул Берлин, незлобно, впрочем…

– Нет! Всё только начинается! – я ткнул сигаретой в сторону Артёма. – Ты ему и говоришь: я учил тебя играть в футбол, но ты не стал спортсменом. Ты неплохо играл на аккордеоне! Аккордеон пылится на антресолях. Я подсовывал тебе расчудесные книги о приключениях. И что в итоге? А в итоге ты менеджер какого-то звена компании «Кока-кола», у тебя не хватает на «Геленваген»… Или хватает – не важно. И ты носишься со своей деньгами в поисках ещё одного нуля в конце этой суммы. Ты, Артём, к этому готов? – я так ловко уселся на этого конька, что тот понёс меня, даже не взбрыкнув.

– Ну а книги о путешествиях… Сперва книги – потом путешествия. Интересно же… – попытался как-то опротестовать сказанное Артём.

– Ага, – я всё тыкал сигаретой в его сторону, нападая, – ты замечал, что пишут в анкетах люди на вопрос о хобби?

– Путешествия, – развеселился вдруг Берлин.

– Точно! Я могу тебе расшифровать: ничегонеделание на берегу тёплого моря! Хобби же обычно предполагает под собой деятельность! А тут вся идея в том, чтобы ни-че-го не делать. И не в коммунальной комнате. То есть в итоге мы делаем всё для того, чтобы ничего не делать в комфорте! Такие люди, Артём, и называются «бездельники».

– Ты хочешь сказать, что вся работа только для того, чтобы быть бездельником?

– В том-то и дело, что не вся! Только нелюбимая работа. Нелюбимая работа, как нелюбимая жена, не приносит удовлетворения, и ты хочешь избавиться от неё как можно быстрее!

– Ладно, у меня хоть любимая жена есть, – пробурчал Артём и погладил Ольгу по чёрному джинсовому бедру. – Как же мне с ней-то быть?

– Давай сперва с сыном разберёмся, – прервал его я.

– С сыном… А если он будет нищебродом, но при этом музыкантом? Будет у меня деньги клянчить?

– Чтобы не быть нищебродом, надо быть хорошим музыкантом! А вопрос денег – это вопрос воспитания!

– Ну а с Олькой что будем делать? – добродушно спросил он, не убирая руки с бедра. Охраняя её – Олю.

– Искать! – убеждённо заговорил я. – Искать себя, она потерпит, а не потерпит – не жена и была. Извини, Оль, – в извинении я даже прижал руку к сердцу.

– Это как глотать или не глотать… Можно сглотнуть, но лучше сплюнуть… – неопрятно пошутил Семён.

– Фу, Сёмка… – театрально сконфузилась Оля.

– Да это я так, разрядить обстановочку… – оправдался тот.

– Интересный ты, Серёга, человек… Только молодой ты ещё… – протянул Птицын. Он не знал, что если меня как следует завести, торможу я потом медленно и с неохотой.

– Молодой? Мне то же говорил отчим… Ну не отчим – сожитель материн. Я ему доказывал, что пить сутками – плохо. Теперь уже на кладбище – ничего не скажет. Хотя хороший был мужик… – зачем-то добавил я. – Знаешь, когда так говорят: молодой? Когда видят, что жизнь с каждым годом становится хуже и хуже…

– Оп-па! Ну-ка, ну-ка, Птицын, что ты на это скажешь? – опять подначивал Семён.

Тот снисходительно усмехнулся:

– В теории всё верно. С практикой сложнее… Олька, ты со мной в огонь и в воду согласна?

– Она с тобой через медные трубы путешествует, – заметил Берлин.

– Серёж, дай затянуться, – вдруг попросила Ольга. У неё как-то нежно получалось «Сереш» – меняя согласную на конце. Я протянул ей через стол приличный окурок. Она поймала губами затяжку, вернула окурок мне.

– О, началось, – комментировал Берлин.

– Да не курю я, Сёмка… Так… А тебе, – она положила руку с тонким обручальным кольцом Птицыну на запястье, – я вот что скажу: если женщина любит, она потерпит. Но никогда не будет терпеть всю жизнь!

– Золотые слова, – примирительно поднял рюмку Семён. А мне показалось, будто Ольга ушла от прямого ответа.

– У нас в театре мальчик есть, двадцать лет. Я про Точилина, – Артёму пояснила. – Так вот этот мальчик – очень талантливый мальчик… Очень! – для убедительности Оля даже сверкнула глазами. – Ему предложения от режиссёров приходят постоянно. И далеко не все – мыло. Он бы мог уже и себя, и детей, и внуков обеспечить. Его и в Москву звали… А он твердит: «Не готов»… И упрямо у нас долбится – целыми днями и ночами… У него любимое слово – «лажа». А выражение – «пока что лажа»…

– А фраза – «пока что лажа и есть лажа», – влез Семён, но никто не обиделся.

– И вот он этой «пока что лажей» всех задолбал… Задрал. Репетируем сцену – он отыграет, отойдёт… Ну? «Пока что лажа…» И знаешь, как неприятно! У него ещё так высокомерно получается. У него мы все – процентов на девяносто – лажа… – она улыбнулась, и яркие кровеносные губы изящно изогнулись. – И когда от этого Толика-сопляка получаешь вдруг похвалу…