— Не знаю. Но я слышал, что подростки, которые ее нашли, сочинили историю...

— Про дьявола? Да, один из полицейских мне рассказывал. Кто-то говорил, что она спуталась с дьяволом, поэтому горожане забросали ее камнями.

Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул, чтобы голос не сорвался. Вот еще один человек, который слышал историю Джеки.

— Это необычно, правда ведь? Я имею в виду, история с дьяволом вроде этой.

— Да нет! Практически каждое тело вроде этого — я имею в виду тело давно умершего человека — имеет свою легенду. А эти останки нашла истеричная девушка, которая заявила, что слышала женский плач.

— У вас великолепная память, — восхитился я.

— Не-а. Бесс позвонила мне чуть раньше, и я поднял дело. Красивая она была...

— Бесс? — уточнил я, подразумевая автора детективов. Я видел фотографии — красивой ее ну никак не назовешь.

— Нет!— Мой собеседник посмеялся.— Женщина, которую завалило камнями. У нас остался один из гипсовых слепков ее головы.

У меня глаза чуть не выскочили из орбит, как говорит Джеки.

— Скажите, а вы могли бы переслать мне копии всего, что у вас есть?

— А почему бы и нет? Мы показывали фото ее гипсового портрета по всему городу... Как он там называется?

— Коул-Крик.

— Да, точно.

Я услышал на заднем фоне чей-то голос, и мой собеседник на несколько секунд отошел, потом снова взял трубку.

— Слушайте, мне пора идти. Я вышлю вам эти материалы как можно скорее.

Я дал ему свои координаты, повесил трубку, откинулся в кресле и взглянул на потолок. Зачем я все это делаю? Я не сыщик. У меня нет ни малейшего желания как-нибудь темной ночью в грозу повстречаться с убийцей.

Я всего лишь хотел...

Вот в этом-то и кроется основная проблема. У меня нет цели в жизни. Денег у меня столько, что я мог бы безбедно прожить целую вечность, но человеку нужно нечто большее.

Я прикрыл глаза и предался воспоминаниям о первых годах жизни с Пэт. Какое чудесное время! Ничто на свете не сравнится с радостью, какую испытываешь, когда книгу принимают в печать, — глубочайшее удовлетворение, бальзам на душу.

Помню, как я думал: кто-то хочет прочитать то, что написал я! Потом я говорил себе: они же не про меня хотят читать, а про маму Пэт. Как-то я осознал, что все-таки продаю себя. Приятно быть востребованным! Но я все это потерял, потерял эту движущую силу еще до смерти Пэт. С тех пор мне уже не бывало хорошо.

До нынешнего момента. Я чувствовал, как с каждым днем возвращаю частицу самого себя. Я чувствовал, как возвращается прежний Форд — тот, кто будет драться за правое дело не на жизнь, а на смерть. В юности я дрался, как питбуль, за право поступить в колледж. И что бы ни делали и ни говорили мои отсталые, дубинноголовые родственнички — ничто не могло сбить меня с пути истинного. Я ни на секунду не выпустил свою цель из виду.

Но после смерти Пэт я ничего не делал. Я не ощущал потребности писать, не ощущал потребности вообще что-либо делать. Еще при ее жизни я достиг всех целей, какие себе ставил, и еще много чего.

Однако теперь... Теперь все меняется. Может, дело в Джеки? Может, это она возвращает меня к жизни? Только если косвенно, конечно. По правде говоря, тут много факторов: дом, городок... История. История, которая таит ответы на извечный вопрос «почему?».

С каждым шагом я приближаюсь к разгадке тайны. Мне казалось, что я уже доказал правдивость истории Джеки. Однако сегодня я услышал самые лучшие новости. Возможно, страшную историю о смерти этой женщины сочинили местные ребята. Это значит, что, если Джеки в детстве жила здесь, она могла ее услышать от каких-то юных садистов, которые наслаждались, пугая малышей до полусмерти своими россказнями.

С другой стороны, не исключено, что подростки просто выложили все, что знали. Раз останки нашли только в девяносто втором, то и история берет свое начало примерно в это время. Если так, то Джеки была уже достаточно взрослой, чтобы запомнить, услышала ли она все это или увидела...

Я обхватил голову руками. Это уже чересчур для меня. Кроме того, у меня заурчало в животе. Я направился вниз. Интересно, остался ли еще окорок? Кстати, с чего это Джеки изменила мнение? То она категорически не приемлет окорок, то поджаривает мне большущий кусок. Может, она хочет, чтобы у меня случился сердечный приступ? Какие у нее мотивы? Хм... Кроется ли за этим еще какая-то история?

Я успел спуститься ровно на две ступеньки, когда увидел, что Джеки на полной скорости поднимается мне навстречу. Два пролета — а она даже не задыхается!

— Ой, что мы нашли в саду! Ты в жизни не поверишь! — Ее глаза сделались такими большими, что из-за них почти не было видно лица.

— Мертвое тело?

— Слушай, ты когда-нибудь лечился?

— Ну, учитывая события последних дней... — фыркнул я.

Однако Джеки слушать не стала — повернулась и побежала вниз.

Я помчался за ней. Когда я нагнал ее у боковой двери, сердце у меня колотилось как сумасшедшее. Она ничего не сказала, но отметила про себя, в каком я состоянии. Может, стоит некоторое время обойтись без окорока, подумал я.

— Пошли! — Она была чрезвычайно возбуждена.

Уж не знаю, чего я ожидал, но точно не того, что она мне показала: посреди сада стоял дом, прежде надежно скрытый от глаз диким виноградом и подлеском. Сейчас я видел двойные стеклянные двери, облупившуюся белую краску и выбитые стекла. Рядом стоял Нейт — по пояс голый, потный, ни дать ни взять — модель Кельвина Кляйна. У меня в голове умещалась сейчас только одна мысль: они с Джеки пробыли тут наедине все утро. Все утро.

— Разве он не чудесен? — спросила Джеки. — Его нашла Тесса. Помнишь, когда в пятницу вечером она куда-то смылась и Элли предположила, что она что-то там исследует.

Под страхом смертной казни я не мог вспомнить, кто такая Тесса.

— Дочка Элли. Помнишь ее? — Джеки нахмурилась.

Я взглянул на старое здание, посмотрел на Джеки — и понял, что ей что-то нужно от меня. Никто на свете не станет так радоваться, отыскав в саду огромный термитник.

— Ладно, — проговорил я. — Сколько мне это будет стоить?

Нейт рассмеялся и сказал, что пойдет поработает во дворе перед домом.

— Так что это такое? — поинтересовался я, когда Нейт ушел.

— Э-э... летний домик. Ты мог бы здесь писать.

Она прекрасно знала, что я люблю свой кабинет на верхнем этаже дома с видом на горы, так что не стал даже отвечать на это заявление.

Она вздохнула и открыла одну из дверей, ведущих в домик. Я удивился, что петли еще держатся, и вошел следом за ней. Две комнаты и примыкающая кладовая — вот что представлял собой этот летний домик. Одна комната — большая, с окнами от пола до потолка на две стороны. Широкая дверь в сплошной стене ведет в просторную кладовую. Состояние сада, в котором можно «потерять» дом таких размеров, ничего, кроме отвращения, не вызывает.