и просто скажи мне, что, по — твоему, ты знаешь.

Мои руки сжимаются в кулаки это тщетная попытка сдержать свою ярость, и я свирепо смотрю на него.

— Я знаю о маме. Я знаю, что она умерла из — за тебя.

— Я любил эту женщину…

Его слова, его вопиющая ложь выводят меня из себя, и я бью кулаком по столу, теряя контроль.

— Ты гребаный ублюдок!

— Эй! — кричит один из охранников, призывая меня к порядку.

— Она умерла из — за тебя, — киплю я, понижая голос. — Из — за твоей жадности ей пришлось расплачиваться за последствия.

— Ты ни хрена не знаешь, парень.

— Признай это, — говорю я.

Он пожимает плечами, как будто он невежественный и невиновный, и я больше не могу смотреть на его самодовольное лицо, поэтому я ускоряю это.

— Ты знал, что Ричард собирался убить ее. Вот почему ты уехал из страны, потому что не хотел быть там, когда это случится. Ты бежал от чувства вины, не так ли?

— Откуда ты знаешь о Ричарде?

— Ты знаешь, что он мертв, верно? — спрашиваю я, и он кивает. — Я убил его.

Его глаза расширяются, когда я говорю ему это и я гордо улыбаюсь.

— Не волнуйся, папа. Копы уже знают, что я это сделал.

Он не реагирует на то, в чем я ему только что признался. Он просто ошеломленно смотрит на меня.

— Из — за него я знаю все, что ты скрывал от меня. Все.

Он с трудом сглатывает и опускает голову, уступая правде, потому что на данный момент у него нет другого выбора. Он больше не может морочить мне голову.

— Я все это знаю, папа, — резко шепчу я, вонзая нож в него еще глубже, и когда он, наконец, набирается смелости поднять голову, чтобы посмотреть мне в глаза, он говорит:

— Тогда ты знаешь, с чем я столкнулся.

— Это во всех новостях.

Его унизительный голос переходит в нуждающийся.

— Мне нужна твоя помощь, сынок.

— Сначала признай это. Признай, что это ты виноват в смерти мамы.

— Мне нужна твоя помощь, — уклоняется он, быстро говоря приглушенным тоном. — Камилла — моя единственная связь с внешним миром, не считая моего адвоката, но я не разговаривал с ней уже неделю. Мне нужна ваша помощь, чтобы связаться с Лакланом.

— Зачем?

— Я не могу сказать тебе зачем, но мне нужно поговорить с ним.

— О Камилле?

— Камилла? Зачем мне говорить с ним о ней? — спрашивает он в полном замешательстве. — Что ты знаешь?

— Только то, что у твоей девушки противоречивые чувства верности.

— У меня такое чувство, что он тоже так думает, — бормочет он, стиснув зубы от гнева.

— Что это должно означать?

— Спроси его.

— Я спрашиваю тебя, — говорю я, поскольку мое раздражение растет синхронно с подозрениями, что я упускаю некоторые важные детали о Лаклане.

— Мне нужно было присматривать за тобой, когда ты уехал из Чикаго, — загадочно говорит он. — Скажи мне, потому что мне нужно знать, кто такая Элизабет Арчер и что, черт возьми, она делает в «Водяной лилии»?

Этот гребаный ублюдок. Я убью Лаклана, когда вернусь в Лондон, потому что теперь очевидно, что врал про связь с моим отцом. Единственный способ, которым мой отец мог получить эту информацию, это от него. Но именно его упоминание о «Водяной Лилии» вызывает у меня любопытство, когда я думаю о фотографии, которую там нашла Элизабет.

— Я скажу тебе то, что ты хочешь знать, — говорю я. — Но сначала скажи мне, что я должен знать о «Водяной Лилии».

Он смотрит на меня с подозрением, но ничего не говорит.

— Почему там моя фотография? — спрашиваю я, давая ему немного информации, чтобы попытаться подтолкнуть его к ответу.

— Потому что, — вздыхает он, наклоняясь вперед.

— Скажи мне правду.

Он смотрит на меня мгновение, прежде чем открыть:

— Женщина, которая управляет этим…

— Айла.

— Да, — говорит он. — Она твоя бабушка.

— Что?

— Айла — мама твоей матери.

— Это не имеет смысла, — бормочу я. — Почему ее никогда не было рядом?

— Потому что она никогда не одобряла, что я встречаюсь с ее дочерью. Это были годы взлетов и падений, и когда я женился на твоей маме, именно это окончательно разлучило их, тот факт, что твоя мать выбрала меня.

— И даже когда мама умерла, ты никогда не говорил мне.

— А что там было рассказывать?

Я встаю, не в силах продолжать этот разговор или смотреть на этого человека, который наполнил мою жизнь бесчисленной ложью.

— Сын…

— Перестань избегать и просто скажи мне.

Он остается сидеть, глядя на меня снизу-вверх. На мгновение мне кажется, что он не собирается отвечать и во мне разгорается гнев. Затем он открывает рот, чтобы заговорить.

— Да, я знал, что твоя мать умрет и я ничего не сделал, чтобы остановить это.

И это кинжал, который вонзается в то, что Элизабет называет «самой мягкой частью меня». Кровь из раны, которая была нанесена в тот день, когда я наблюдал, как она умирает, льется, заливая меня, парализуя меня, ослабляя меня.

Мои руки дрожат, когда я кладу их на край стола и говорю ему:

— Ты меня больше никогда не увидишь.

— Деклан…

— Ты умрешь в этой дыре в полном одиночестве, ублюдок.

Я не оглядываюсь на него, когда иду к охраннику, который стоит у выхода, и клянусь, я оставляю за собой кровавый след из раны, которую он широко разорвал. Когда охранник достает ключи, чтобы отпереть дверь, я слышу, как мой отец зовет:

— Деклан, давай. Вернись, — а затем поднялась суматоха, прежде чем охранник крикнул:

— Сядь, МакКиннон!

— Деклан!

Еще больше суматохи.

— Отвали от меня на хрен!

— Тащи свою задницу на землю, заключенный!

— Деклан!

— Еще, — говорю я бармену в холле отеля, и он наливает мне порцию виски.

Я пока не могу вернуться в номер, я слишком неустойчив. Я провел всю свою жизнь, пытаясь соответствовать стандартам моего отца и доказать ему, что я достаточно мужчина, чтобы самостоятельно выстоять в этом мире. И для чего? Все это было ложью. Ложь, которая унесла жизнь моей матери и мою. Я потерял огромную часть себя, когда она умерла и у меня остались шрамы, которые не должен носить ни один мужчина.

В тот момент, когда она умерла меня обвинили. Это я был недостаточно мужественным, чтобы спасти ее и мой отец потратил всю свою жизнь на то, чтобы убедиться, что я знаю, что я такая киска, какой он меня видел. Он разрушил все и оставил меня в этом кошмаре осознанного обмана.

— Как