— Тш-ш-ш, — сказал я. — Твое прошлое меня не интересует. Мы живем будущим. И настоящим. А в настоящем у нас все хорошо. И в будущем все замечательно. Пойдем!

Мы поднялись по ступеням, Алые толкнули двери. Из глубины темного, воняющего плесенью холла к нам устремился скособоченный человек, выкрикнул преувеличенно бодро:

— Господин архканцлер, ваше сиятельство! Комендант Моррикен… барон Моррикен, к вашим услугам! Чрезвычайно рад вашему визиту! Чем могу вам служить?

Видимо, он углядел нас из окна, а может, сопровождал Таленка до самого выхода.

Он вошел в столб света из окна и я увидел, что его рыжеволосая голова с маленьким сморщенным лицом наклонена к левому плечу. Он не мог ей вертеть, и поворачивался сразу всем телом. Очевидно, некогда позвонки его шеи были сломаны и срослись неправильно, что было неудивительно в мире дрянной медицины.

— Можете послужить, можете, — откликнулся я, разглядывая грубый красный шрам, охватывающий шею лорда Моррикена. — Проведите-ка нас в политическую часть, и соберите мне всю Адженду Нового времени.

Он переменился в лице, голова, прижатая к плечу, дрогнула.

— Адженду Нового времени? Но… О Ашар, позвольте же узнать: зачем?

Я продемонстрировал ему пачку листов с пустыми помилованиями.

— Я хочу дать им свободу.

* * *

Это был дерзкий ход! Я затеял выпустить из тюрьмы государственных преступников высшего ранга. Предателей Санкструма. Что подумают послы Сакран и Армад? Они не поймут. В их поведенческую модель не укладывается такое. Их модель проста: враг гниет в тюрьме до тех пор, пока не сдохнет. Или не заплатит выкуп.

Мало издать мудрый декрет, нужно чтобы его исполняли. А для контроля исполнения нужны кадры с профессиональными компетенциями. У меня же был чудовищный кадровый голод. Шутейник, Блоджетт, Литон, Бернхотт, Амара, Бришер и Брауби — это все, на кого сейчас могу в полной мере опереться. И этого безумно мало. Мне нужны доверенные люди на всех постах и прежде всего — в силовых секторах. Также мне понадобится неглупый и, что немаловажно — идейный и не вороватый глава Норатора… сразу же, как я свалю Таленка.

Другими словами, я отчаянно ищу людей, способных компетентно решать поставленные перед ними серьезные и опасные задачи.

— Сейчас же принесу ключи от камер! — вскричал комендант.

— И ключи от камеры Великой Матери, — велел я.

— О Свет Ашара, вы и ее хотите… навестить? Освободить? Но она… опасна!

— Выполняйте приказ.

Лицо его исказилось, верно, решил, что господин архканцлер двинулся мозгами. Однако перечить мне не посмел: власть архканцлера абсолютна, а невыполнение его приказов чревато смертью.

Пока комендант Моррикен, охая и ахая, самолично ходил за ключами, я поинтересовался у Амары насчет его шеи.

— А… — буднично сказала проводница. — Его когда-то вздернули не слишком удачно. Шея переломилась, но остался жив. Тараканы живучи. Он липовый барон, купил себе дворянство. Это человек Таленка, будь с ним осторожен. Все, что узнает Моррикен — узнает и Таленк. — Она вдруг вздохнула протяжно и горько, и в полутьме холла я увидел, как на глазах ее вскипели слезы. Хренов бургомистр!

Я завладел правой рукой Амары, сжал, сказал преувеличенно бодро:

— Все будет хорошо!

Тухлая банальность. И главное — не слишком-то уместная в моем положении, когда жизни всех, кто меня окружает, под угрозой.

Липовый дворянин Моррикен вернулся с ключами, ковыляя с невиданной прытью. К тому времени Амара уже справилась с истерикой.

— Самолично покажу! — взвыл барон в припадке делового энтузиазма. — Самолично! Уже направил помощников, всю Адженду соберем как есть… всю до капли! И вашу мать, простите, Великую Мать тоже того… потревожим!

Он проскользнул вперед, умудрившись отвесить мне поклон, пихнул черные двери, поманил за собой, точно привратник, ведущий в глубины ада, однако учтиво пропустил нас вперед. Мы вышли на улицу. Решетчатые ворота, закрывавшие политический сегмент от сегмента долгового, были вделаны в ближайшую арку. Моррикен отворил ворота, повел за собой на обширный двор. У решетки я оставил пост из пары Алых — на всякий случай.

Моррикен повел нас по двору, разливаясь соловьем, как поднаторевший гид, насобачившийся водить туристов по памятным местам:

— А вот дом нашего палача, он же Зал Пыток, извольте полюбопытствовать. А перед ним видите — помост с плахой, да виселица на три места… — при этих словах комендант Дирока нервно потер шею. — Сейчас работы много, убийцы, в основном, попадаются, да прочие… что непотребства кровавые творят, вроде разбоя. Головы по приговору городского суда рубим по пятницам, а вешаем по понедельникам, иных же казней для жителей городских статутом не предусмотрено пока, а раньше было еще волнующее утопление в мешке, да дивное четвертование, да колесование фантастическое, но магистрат при бургомистре Таленке стал исповедовать этот… этот… — Голова на неподвижной шее повернулась ко мне вместе с туловом, блеклые рыбьи глаза нервно моргнули. — Это вот: гнус… гнум… Гнусманизм! Веяние философическое… Мне бургомистр так сказал: чем быстрее да проще человека казнить — тем этому человеку легче, и городу лучше, и вот чтобы позора не было публичных казней, все внутри Дирока делаем — и главное быстро… Бургомистр Таленк — он очень мудрый человек, очень! А публичные казни в городе отменил сразу как воцарился… э-э, да. Горожане сперва были недовольны очень. Ведь привыкли: как пятница — свежая казнь, пиво там, ужин…

А бургомистр хорош. Наладил чрезвычайно эффективную машину смерти. Нет, конечно, не гуманизм им руководил — он просто наладил казни горожан наиболее дешевым и эффективным образом. Он многие вещи делает эффективно, как умный менеджер, и в другое время и в другом месте я бы, может, даже взял его в свою команду. Хотя нет, не взял бы — Таленк мерзавец, а мерзавцев я не терплю, пусть даже они и являются….

— А вот и Башня Ведьм, извольте полюбопытствовать! — Моррикен указал на отдельно стоящее здание, квадратное, вытянутое, с зарешеченными мелкими оконцами. — Там ныне Владычица ведьм пребывает, которую вы, господин архканцлер, ваше сиятельство, Великой Матерью назвали!

Я сделал ему знал отойти. Взглянул на Амару. Та дышала учащенно. Взгляд направлен на Башню Ведьм.

— Она ждет, — произнесла глухо. — Торнхелл… Я поговорю с нею сама пока. Она так сказала.

— Сказала?

— Сказала молча. Ты не услышал. Никто не услышал кроме меня. Она хочет меня сперва увидеть. Что-то важное. Ты пока… поговоришь с Аджендой.

Я пожал плечами. В деле с Великой Матерью я всецело полагался на Амару.

Глава двадцать вторая

Все государственные преступления можно подвести под две категории. Преступления безусловные и подлые, скажем так, абсолютные, вроде предательства Эфиальта, который показал персам козью тропу, в результате чего царь Леонид и тысяча его воинов были уничтожены, и преступления, оценка которых зависит от текущей политической конъюнктуры и идеологии. Сегодня ты преступник, а завтра — подул ветер перемен, и твои поступки оцениваются как подвиг. Бывает такое, верно? О, бывает, было — и будет, пока существует политика. А кем там оказался вчерашний преступник и нынешний герой — токсичным злодеем или же действительно — героем, не важно, важно то — как его поступки оценивает текущая власть.