Я обернулся от окна, снова прошел по залитому мертвенно-желтым светом каземату.

— Однако газета Бантруо Рейла… — проговорил папаша Дельбадо Роуриха. — Она совсем другое пела.

— «Моей империей» я владею.

— О! — Это был многоголосый возглас удивления.

— И я не бесноватый.

— И, простите, э-э, не радикал? — вкрадчиво поинтересовался Син Линдердайл, этот был наименее космат, и наиболее молод из всей пятерки; в глазах его разгорался заинтересованный блеск.

Я остановился у глухих дверей, обитых ржавыми стальными полосами с выпуклыми заклепками.

— Радикалы во власти — исчадия ада и самое страшное зло при любом строе. Они разрушают все, к чему прикасаются их руки. Разрушают они много, а вот к созиданию не способны… Радикалов используют, чтобы разрушить некие провластные институции, однако затем, в мирное время, от радикалов спешно избавляются, ибо на них печать вечного разрушения. Нет, господа, я не радикал и никогда им не буду.

Они зашумели, и шум этот был другой — активный, ярый, не придавленный. Я дал им надежду.

— И вашу власть… — не веря, уточнил Роурих.

— Да, намерен ограничить. Монархия — глупый и отживший свое рудимент. На одного деятельного монарха в роду приходится десяток таких, как Растар. Он ведь ничего не разломал, нет, он просто запустил все дела, он ничего не сделал для страны! И сейчас мы пожинаем плоды его бессилия. Поэтому власть монарха необходимо ограничить конституцией и деятельным парламентом.

Я переждал, пока стихнет восторженный хор голосов, и опрокинул на Адженду ушат с ледяной водицей:

— Да, господа, я действительно собираюсь ограничить абсолютную власть монарха и архканцлеров, разработать конституцию и совершить ряд глубоких структурных реформ. Я снижу налоги и уменьшу церковную собственность и урежу права дворян в пользу простого люда. Такова моя повестка, моя адженда на ближайшие годы. Но не все сразу. И реформы будут — только по моим правилам. Для этого на местах мне нужны надежные… и идейные люди… И хогги, разумеется, хогги, господин Клафферри. Ближайший мой друг и сподвижник — хогг. И вы, Клафферри, станете одним из них. Если согласитесь играть по моим правилам.

Теперь они шумели возбужденно, раздались возгласы разной степени возмущения. Я дал им время покричать, затем резким жестом призвал к вниманию.

— Только так — и никак иначе. Это моя игра и мои правила.

— А как же фракции? — нервно вскричал Син Линдердайл, бывший член Коронного совета, и вся Адженда Нового времени переглянулась.

— После ужасной драмы фракции слабы и разобщены. Я создам свою фракцию. Назову ее — фракция Здравого смысла. Все для простых людей и хоггов, ничего — себе. Таков будет мой девиз.

Сказав так, я подумал: главное, чтобы Блоджетт до времени не прознал про мои планы. Сейчас мне нужно держаться фракции Простых, которые делали ставку на меня, как на монарха. Но это временный компромисс. Если я хочу повернуть страну к свету, придется идти на такие вот временные компромиссы.

— Но фракции… они все равно будут против, — проворчал адмирал Кроттербоун.

Морщинистое лицо графа Роуриха утонуло в тенях.

— Да уж, — сказал он, и в этом «да уж» воплотились сомнения всей Адженды.

— Нет. Не будут, — отчеканил я. — Именно сейчас — самое время для воплощения новых идей. Именно сейчас — самое время! Да, проклятое время перемен, не дай Ашар при нем жить… Но иногда нужно менять существующий хаос на разумный порядок, иначе не выжить! Иначе пропадем. Пропадем все.

Генерал Айро Клафферри свел к переносите мохнатые, как у филина, брови:

— Вы к чему-то клоните, господин Торнхелл, ваше сиятельство… На что-то жирно намекиваете, и даже просто-таки непростительно, как бы… Хм, да…

Я скрестил руки на груди — извечный жест защиты, сказал, выпятив подбородок:

— Грядет война. И на период военных действий, я заберу себе всю власть в стране, к какой смогу дотянуться и легко и без внутреннего сопротивления осуществлю задуманные реформы. Мы не образуем с вами партнерства. Я — наследник престола, и на период войны потребую присягнуть мне на верность, едва меня коронуют. Предателей я буду уничтожать. То есть — предавать казни. В деле защиты Санкструма я пойду до конца.

Мысленно я оттер пот со лба. Ну вот, Рубикон я перешел. Теперь я действительно должен буду подписывать приказы о казнях государственных предателей и преступников, иначе местные меня просто не поймут, а вертикаль власти зашатается и распадется, как приставная лесенка с гнилыми ступеньками. Это значит — рано или поздно, но на руках моих окажется кровь, пусть это и будет кровь преступников. Казнить легко — но еще ни один верховный правитель не возродил к жизни мертвого человека.

Да, на время войны я сосредоточу в своих руках почти всю власть, стану местным Кромвелем, который сумел отобрать у церкви имущество в пользу государства, а потом замарался, предав казни супругу Генриха VIII Анну Болейн, чтобы король смог заново жениться. Нет, не хочу мараться в похожих интригах, пусть они даже будут на благо Санкструма, не хочу и не буду… Король потом убрал Кромвеля так же, как Кромвель убрал Анну Болейн — обвинил в измене и отправил на плаху. Казнили Кромвеля, между тем, не с первого удара. Это только в кино головы рубят красиво, а в случае Кромвеля то ли топор не наточили как должно, то ли король велел поиздеваться, так что рубили долгонько…

Но казни мне, чую, придется санкционировать.

Вкратце я изложил им историю с Варвестом, не тая, рассказал, что Санкструм сейчас будет зажат как в клещах между Адорой и Рендором, поведал об обстреле Варлойна железными ядрами, и о том, что армия моя пока маловата, и что Ренквист практически рядом с Норатором свил змеиное гнездо, и что Китрана находится во власти полоумных дэйрдринов, и что сейчас я нахожусь под колпаком у Сакрана и Армада. Я рассказал им все, без игр в поддавки. Я открыл им все карты.

Некоторое время царила тишина, только постреливали фитили в лампах, заправленных каким-то мерзко воняющим жиром.

— Ваши слова звучат прелюдией к апокалипсису, — высказался за всех Вейл Айордан. Он сцепил руки с выпуклыми костяшками пальцев, затем расцепил. Затем съездил кулаком по столу, так, что подпрыгнули щербатые глиняные миски, а деревянная кружка скатилась со стола, расплескав остатки дурного темного пива.

— Напротив, в моих словах — отблески грядущего триумфа. Нашими общими стараниями мы избежим прихода тьмы. — Пафосная чушь, но здесь так изредка принято выражаться, особенно если ты урожденный дворянин. Простак выразился бы проще: «Нам п…ц», на что я — будучи таким же простаком, мог бы ответить «А хрена!», но, кое-чему научившись в Санкструме, я выражался достаточно высокопарно. — Моя повестка — наступательная. Ваша, надеюсь, тоже. Я салютую вашей доблести и снимаю с вас и ваших семей имперскую опалу. — Я бросил на стол пустые акты о помиловании — бумаги с моей подписью и двумя печатями — монаршьей и архканцлерской. На актах были начертаны лишь несколько слов: «Помилованы высочайшей милостью и целиком восстановлены в правах, включая права фамилии», и ниже шел большой пустой участок, куда надлежало записать те самые фамилии. — Забыл сказать, господа. Эти акты — для вас. Сегодня вы выйдете отсюда даже в случае, если не захотите со мной работать. Вы окажетесь на свободе в любом случае. В любом, слышите? Вы достаточно намучились и заслужили… покой.