Они услышали. Снова начали переглядываться. Кое-кто покраснел, кое-кто побледнел, кое-кто начал чесать в бороде.

Дирест Роурих сказал, отдуваясь:

— А вы хитрец, господин Торнхелл… Теперь, если мы откажемся… после того, как вы все рассказали… Если мы откажемся…

Айро Клафферри подхватил:

— И вы прос… проиграете в битве…

— Войну прос… проиграете! — поправил его адмирал Кроттербоун, и я подумал, что человек, выражающийся подобным образом наряду с высокими оборотами, просто не может быть предателем и сквернавцем.

— Вина за проигрыш… за кровь и страдания всего Санкструма… — добавил Вейл Айордан, герцог, бывший хранитель королевских ценностей (должность упразднена).

Син Линдердайл вскочил, докончил за всех:

— …косвенно ляжет и на наши плечи! — он снова плюхнулся на колченогий табурет и расхохотался. — Вы, господин архканцлер Торнхелл, ваше сиятельство, тот еще интриган! Вы же не оставляете нам никакой лазейки, никакого выбора!

Адженда снова расшумелась.

Я пожал плечами и жестом велел им замолчать.

— Я задержусь в этом прекрасном месте еще на час. Я дам вам время все обсудить. Через час я зайду к вам, и услышу ответ.

— Вы заберете нас сразу? — осведомился Роурих.

— Нынче в сумерках прибудут кареты. Я хочу вывезти вас в Варлойн — или куда вы сами пожелаете — без свидетелей.

Глава двадцать третья

Хотелось быстрее покинуть это пропитанное траурным духом местечко, город в городе, со своими гнусными правилами, смертями, пытками, страданиями и болью. Наверняка там, в части с должниками, творились страсти похлеще мексиканских сериалов. Нет, не тех, что смотрят домохозяйки, а тех, что изредка всплывают на разных ютубах, тех, где людей безнаказанно режут и убивают ошалевшие от вседозволенности и правового беспредела бандиты.

Моррикен ждал во дворе, за время, что я беседовал с Аджендой, куда-то сбегал и прицепил к темно-синему своему мундиру какую-то лучезарную, обсыпанную прыщами изумрудов звездульку. Орден, видимо. На лице проступил намек на искательную улыбку: комендант отвесил поклон и показал на звезду, скрежетнув грязным ногтем о граненный изумруд:

— За сложность труда моего, за службу беспорочную в течении семи лет награжден был нораторским магистратом! И вам, господин архканцлер, ваше сиятельство, служить буду верно и непорочно! Только скажите — все для вас сделаю!

Намекает, сукин сын. Хорошо еще, что взятку не сует. Но буду иметь в виду. Ты, возможно, понадобишься мне как свидетель о взяточничестве господина Таленка, дабы прищучить мерзавца, соблюдая все меры законности.

Я кивнул, хлопнул его по плечу одобрительно:

— К Башне Ведьм.

— О да, ваша… спутница уже вышли и ждут вас там.

Комендант сделался хмурым и собранным, заковылял чуть впереди меня, позвякивая связкой ключей на поясе; Алые двинулись по бокам, двое прикрывали мой тыл. Башня Ведьм торчала, как угрюмый, окаменевший палец великана. И стены Дирока кругом… Как же душно от этих стен!!! Я бы выпил, будь при мне бутылка. Кстати — удивительно, но, похоже, устойчивость к выпивке у Торнхелла будь здоров. Много пью — без особых последствий. Фермент алкогольдегидрогеназа, которая расщепляет в организме спирт на другие элементы, вырабатывается без сбоев. Крепкий у меня фермент. Совсем не дворянский. Опытный фермент. Матерый. Рабочий.

Я оглянулся. Итак, Адженда поможет мне выиграть войну, справиться с мятежной знатью и поменять систему координат Санкструма с олигархической, тьфу ты, феодальной, на здоровую раннекапиталистическую, где король-император не смеет ничего решать одним росчерком пера. Это куда более здоровая штука, чем самодовольный феодализм, когда какой-нибудь дворянчик по праву рождения выше, чем простой крестьянин, а король служит объектом поклонения, даже если он самодовольный пьяница-кретин. Нет, ребята, я прекращу этот нездоровый элитизм, понастрою школ, и всякий человек у меня сможет подняться на социальном лифте настолько высоко, насколько сумеет благодаря своим талантам.

Вход в башню был оформлен в виде заостренного высокого портала. Пять ступеней — глубокая ниша — и тяжелые проклепанные двери, почерневшие от времени. Амара стояла возле них, спрятав лицо в ладонях. Стояла вполоборота, я заметил, как плечи содрогаются в рыданиях. О нет. Великая Мать, что ли, приказала долго жить? Как некстати!

Я подбежал спешно, схватил Амару Тани за плечи:

— Что? Случилось что? Амара!

— Ничего, Торнхелл… Оставь! — Она вырвалась, увидела любопытствующий нос Моррикена, и, сделав над собой усилие, улыбнулась ему щербатой кривой улыбкой. — Все хорошо, Торнхелл. Я говорила с ней. Она ждет тебя. Она хочет говорить с тобой наедине. Она хочет сказать тебе важные вещи.

Я с неловкостью взглянул на Амару. Всякий мужчина пасует перед женскими слезами. Первый порыв — прижать к себе, успокоить, но не будешь же делать этого на людях, хотя порой и на людях приходится…

— Все в порядке? — Нет глупей вопроса. Но иногда приходится задавать и его.

— Все в порядке, Торнхелл. Иди! Ты слышишь? Иди! Она тебя ждет! Она скажет тебе важные вещи!

Моррикен снова отпер тяжелые двери, с неловкостью пропустил меня вперед. Амара осталась снаружи, я, мельком глянув через плечо, увидел: снова бросила ладони к лицу, снова рыдает. Чертовщина… Что такого поведала ей Великая Мать? Чем так расстроила мою… мою женщину? Она ведь в истерике практически… Немало я перевидал в своем земном бытии женских истерик, прекрасно знаю, как они выглядят… Амару душат эмоции, она бы выплеснула их воплями, криками, да вот беда — кругом глаза, потому — только вот так, прикрыв ладонями лицо, отгородившись от всего мира…

Комендант, против моих ожиданий, повел меня куда-то вниз — по склизкой винтовой лестнице. Изуверы содержали Великую Мать в подвале башни. Дважды отпирал Моррикен двери на лестнице, переговариваясь с внутренней стражей командным тоном. Наконец, длинный сумрачный коридор с редкими лампами. И в самом его конце — дверь с зарешеченным ромбом окошка… Комендант загремел ключами.

Я подумал: Великая Мать, очевидно, сильнейший сенсетив. Она не пила из кастальского источника, не вдыхала, сидя на гигантском треножнике-триподе пары серы, как пифия дельфийского оракула, однако она, несомненно, предчувствовала мой приход, и сейчас расскажет мне… Надеюсь, это будут не хтонические пророчества.

— Готово. Я подожду у лестницы, ваше сиятельство! — Комендант помедлил, затем сказал затаенным шепотом: — Ваше сиятельство! Осторожнее, прошу вас, ваше сиятельство! Она лезет мыслями в душу, да так незаметно… Не знаю, как делает: ведьма и есть ведьма! Бойтесь ее, ваше сиятельство… Или, по крайней мере, опасайтесь! И не трогайте ее за руку! Ни в коем случае не трогайте! Мои тюремщики к ней по трое ходят, чтобы, значит, никого она не подчинила — а ведь она может, ой, поверьте, может! Вот за руку возьмет — и подчинит! И тогда что — и тогда нет человека! Тогда пропала его душа!