Сильвии Эрнандес – дважды в неделю. И тут в голове щелкнуло.

– Вот почему ей нужна была Сильвия, – сказал я, и Винни кивнула.

– Это началось после смерти папы, – пояснил появившийся за спиной Винни Чарли. – Мы думали, это просто горе. Кто знает, может, связь все-таки была, мама ведь никогда не занималась своим здоровьем. Но это не играет роли – когда она заболела, поправить уже ничего нельзя было. Неизлечимая болезнь. Если только…

– Если только не пересадить почку, – завершила его мысль Винни.

– Конечно, в ее возрасте было уже поздно вставать в очередь на донорскую почку, – добавил Чарли.

– И догадайся, кого она попросила отдать почку? – спросила Винни, вздернув брови.

Я посмотрел на Винни. Потом на Чарли. И мне стало нехорошо.

– Нет, не может быть.

– О да, очень даже может.

– Но она ведь даже не знала, подойдете ли вы в качестве доноров.

– Не знала, – согласился Чарли. – Но если б мы не подошли, она бы поменялась с кем-нибудь из очереди на пересадку. Она бы получила чью-то почку взамен на мою.

– Или мою, – вставила Винни. – Ей нужен был только один из нас.

– Это серьезная просьба.

– Ха! – фыркнул Чарли, как будто это еще слабо сказано.

И, вероятно, он был прав.

– Естественно, мы оба отказались, – сказала Винни.

– Ну вот, теперь ты знаешь, почему она нас ненавидела, – заключил Чарли.

И теперь я увидел полную картину.

– Сначала я пыталась стать ее сиделкой, – объяснила Винни. – Но каждый раз, когда я приводила ее сюда, она начинала выговаривать мне, что не пришлось бы этого делать, если б мы с Чарли не были такими эгоистичными и избалованными, бла-бла-бла. Меня как будто постоянно закидывали снежками нескончаемой зимой. И я уехала.

– Я вас не виню, – сказал я.

И это правда. Я и сам толком не знал, отдал бы жизненно важный орган кому-то из родителей. Хотя они и не просили. А могли бы попросить? Я вдруг посмотрел на разрушенные отношения Луизы с детьми совершенно с другой стороны. Это не они ее бросили, она сама их оттолкнула.

– После этого невозможно было находиться рядом с ней, – произнес Чарли.

– Могу себе представить.

Человек может прожить и с одной почкой, и кое-кто жертвует почку близким. Но между Луизой и ее детьми никогда не было особой любви. Как я подозревал, ее просьба больше напоминала угрозу, ведь зачем просить вежливо, если можешь отобрать десять миллионов долларов в случае отказа?

Я вспомнил, сколько всего сделал для Луизы за последние годы – убирался в ее гараже, менял шины, отвозил сломанную мебель в комиссионку – и вдруг понял, что мог бы отдать и почку.

Глава 38. Винни

Замок на двери решила установить мама. Она сказала, что оборудование дорогое, нельзя допустить, чтобы его украли. Но тот, кто способен украсть аппарат для диализа весом в пятьсот фунтов, несомненно, может и срезать замок за десять долларов. Она хотела запереть аппарат по той же причине, по которой заставила нас поклясться никому о нем не рассказывать: она его стыдилась.

Я пыталась объяснить, что в болезни нет ничего постыдного, но мама и слушать не хотела. Я понимала, почему она скрывает свое состояние. Она была женщиной в мужском мире, где стоит только проявить слабость, и тебе укажут на дверь. Мама не могла быть уязвимой, потому что тогда все мужчины, которые говорят, что место женщины на кухне, были бы правы. Поэтому она всячески старалась скрыть болезнь и выливала обиду на всех остальных.

Стиль воспитания отражал ее железную, как гвозди, трудовую этику. В нашем доме жаловаться было не принято. Мне не разрешалось плакать из-за плохих оценок, ободранных коленок, потерянной дружбы, мальчиков, которые меня бросили. Меня не хвалили и редко обнимали. Если маме приходилось быть твердой, мы должны были быть еще тверже. Полагаю, она думала, что поступает так ради нашего же блага, но шишки, синяки и разбитые сердца все равно причиняли боль, поэтому я вынуждена прибегать к другим методам, чтобы ее исцелить.

Наняв вместо себя Сильвию, я больше не заглядывала в мамин процедурный кабинет, и это решение, возможно, спасло мне жизнь. Если б я провела в доме еще три месяца, моя печень промариновалась бы под стать редиске в ее шкафу. Я слишком боялась сказать маме, что не выдерживаю ее постоянных придирок, поэтому придумала собеседование, на которое нужно поехать. «Собеседование может затянуться на несколько недель, – сказала я ей, – так что лучше найти кого-нибудь тебе в помощь, пока меня не будет». Выдуманное собеседование превратилось в выдуманную работу, а временные услуги Сильвии – в постоянные. Я подозревала, что мама сразу все поняла, как только увидела, с каким нетерпением я готова передать эстафету.

– Нужно позвонить Сильвии, – сказала я, когда мы с Чарли и Нейтаном стояли в дверях комнаты для прислуги, превращенной в комнату ужасов. – Хотя бы поблагодарить ее за годы службы.

– Судя по сообщению, она очень расстроена, – ответил Нейтан. – Думаю, они с вашей мамой очень сблизились за эти годы.

– С ней мама наверняка была мягче, чем с нами, – заявил Чарли.

И я чуть не рассмеялась.

– Думаешь, у нее она почку не вымогала?

– Ну, Сильвия же осталась, – заметил Чарли.

– Что она сказала, когда позвонила? – спросила я Нейтана. – Ты сохранил ее сообщение?

Кузен кивнул и вытащил телефон.

– Оно может огорчить вас, – предупредил он. – Вы точно хотите его услышать?

– Думаю, сильнее нас уже ничто не огорчит, – заверил Чарли. – Включай.

Нейтан положил телефон на столик и нажал воспроизведение.

«Здравствуйте, меня зовут Сильвия Эрнандес». Я сразу вспомнила, как в первый раз разговаривала с Сильвией. По уверенности в ее голосе по телефону («Здравствуйте, это Сильвия!») я поняла, что она справится с маминой воинственностью. А когда выяснилось, что у нее пятеро детей, это подкрепило мое решение – ей наверняка нужны были деньги и капризничать она не станет. А для медсестры моей матери это важное качество.

«Мне жаль сообщать вам об этом, но у меня печальная новость. Очень печальная».

Она еще что-то говорила на испанском… что-то о звонке в похоронное бюро, но я ее не слушала. Потому что все заглушила сирена паники.

– Винни? Что с тобой? – забеспокоился Нейтан.

Я открыла рот, но не смогла выдавить ни слова.

– В чем дело, Винни? – эхом отозвался Чарли.

Я посмотрела на брата и произнесла нечто настолько странное, что это не могло быть ничем, кроме правды:

– Ты не поверишь, – сказала я, с трудом веря собственным словам, – но это не Сильвия.

И