Своего отца Батар не знал, но Джон Хэмлин рассказал Леклеру, что автором появления щенка на свет был серый лесной волк, так что Батар мог вполне считаться незаконнорожденным. Он смутно помнил свою мать — злобное создание, коварное и бесстыдное; с огромной головой, широкой грудью, злыми глазами, но с кошачьей хитростью.

Она не внушала никакого доверия, а факт посещения ее волками, дикими волками, еще более свидетельствовал о ее порочной натуре. Батар унаследовал от своих родителей необыкновенную силу и дикое количество пороков.

А тут еще вмешался в его жизнь Леклер Ле Моди; который схватил своей тяжелой рукой крошечного щенка, в котором трепетала, теплилась жизнь, сформировал и слепил его таким, что он стал злобным, мрачным и дьявольским животным. С более человечным хозяином Батар мог бы стать довольно хорошей собакой в санной упряжке. Но, увы, Леклер отнюдь не создал такой возможности Батару — дать ему усовершенствоваться и стать лучше, а наоборот, он развил в нем вредную сторону его природы.

История Батара и Леклера — это целая цепь борьбы не на жизнь, а насмерть… конфликт, который длился пять лет. Вину за это прежде всего следует вменить Леклеру, который провоцировал свою собаку сознательно, с рассудительностью и хитростью, а собака, нескладная и неумелая, следовала своему слепому инстинкту и просто ненавидела своего хозяина, без всякого смысла.

Поначалу никакой явной утонченной жестокости (все придет потом): просто выходки грубости. Во время одной из взбучек у Батара было разорвано ухо, и уже никогда к мышцам этого органа не вернулась эластичность. Это висячее ухо напоминало собаке о жестокости ее мучителя. Она этого никогда не смогла забыть.

Его детство — это бесконечные безумные мятежи. Всегда побежденный, он сопротивлялся, потому что его наклонности побуждали его платить ударом за удар. Он становился неукротимым. Рыча от боли под ударами кнута или дубины, он продолжал тем не менее огрызаться, навлекая на себя новый поток ударов. Но благодаря своей жизнеспособности, унаследованной от матери, он противостоял самому варварскому обращению. Он расцветал в невзгодах, поправлялся, несмотря на голод, а та ужасная борьба, которую он должен был вести за свое существование, развила в собаке замечательный, удивительный ум. Батар обладал мрачными и хитрыми чертами от матери-эскимоски, а темпераментом, кровожадным и смелым, — от отца, серого волка.

И уж, конечно, отцовское наследство не давало ему стонать. Как только окрепли его ноги, он прекратил свое щенячье тявканье, он ушел весь в себя, замкнулся, стал молчаливым и ударял без предупреждения. На ругательство он отвечал рычанием, на удары — укусом, с ненавистью обнажая свои клыки. Но никогда, ни разу Леклеру не удалось вырвать из него крика ужаса или страдания. Но его молчаливое сопротивление побуждало его хозяина только к ярости и толкало на еще большую жестокость.

Когда Леклер давал Батару полрыбки, а его приятелям — по целой, Батар воровал у тех свою долю. Он, не колеблясь, грабил из тайников у людей и совершал тысячу всяких других подлостей, что делало его одиозным в глазах собак и их хозяев. Один раз, когда Леклер избил Батара и приголубил Бабетту, которая не делала и доли той работы, которую он выполнял, Батар опрокинул суку на снег и одним ударом клыков перебил ей заднюю лапу, таким образом вынудив Леклера его избить. Во всех этих сражениях "сомкнутых боевых порядков" Батар побеждал всех своих товарищей по упряжке, диктуя им закон следа и закон грабежа.

За все пять лет он только один раз услышал ласковое слово и увидел единственную ласку; в своем неведении неукротимого животного, каким был, он бросился однажды на руку человека милосердного и вонзил в нее свои клыки. Миссионер из Санрайза, только прибывший в эти места, не зная, совершил эту неосторожность. И в течение долгих шести месяцев он был совершенно не в состоянии написать своей семье письмо в Соединенные Штаты, а хирург из Мак-Квестшена вынужден был пройти триста километров по льду, чтобы как можно скорее предупредить заражение крови.

И люди, и собаки искоса смотрели на Батара, когда он отваживался сунуться в стойбище. Люди встречали его, готовые всегда защитить себя пинком ноги, а собаки — вздыбившейся шерстью и обнаженными клыками. Однажды охотник, ставящий капканы, дал-таки пинка Батару. Как молния, пасть собаки впилась в ногу смельчака и разорвала в клочья его ногу. Раненый убил бы собаку, не вмешайся Леклер, который со зловещим взглядом бросился между ними, держа в руке охотничий нож. Убить Батара, черт побери! Леклер приберегал эту радость для самого себя. Когда-нибудь это случится, если только… Ба!.. Да кто знает? Рано или поздно, но проблема будет решена. Потому как стали они действительно друг для друга истинной проблемой. Само дыхание обоих противников представляло собой угрозу и вызов для каждого.

Ненависть связывала их значительно сильнее, чем могла бы связать их нежность. Леклеру хотелось сломить волю Батара и заставить его ползать перед ним на брюхе и стонать у своих ног. А Батару… Леклер знал, что происходило в голове у собаки. Не один раз читал он это в его глазах… Да и так было все ясно, и когда Батар прохаживался где-то за его спиной, хозяин следил за ним из-за плеча.

Многие удивлялись, видя, как Леклер отказывается от огромных денег за собаку.

— Когда-нибудь ты ее убьешь и все потеряешь, — сказал Джон Хэмлин, глядя, как собака, недвижимая, валяется на снегу, куда ее одним ударом ноги швырнул хозяин. А зрители видели, что ребра у нее все переломаны, но никто и не осмеливался в этом убедиться.

— Месье Хэмлин, — возразил ему сухо Леклер, — это мое дело.

Все спрашивали себя, почему Батар не убегал от хозяина. Никто не мог этого понять. Один Леклер знал, что его держит. Живя на свежем воздухе, вдали от человеческих голосов, он понимал, что таилось за шумом ветра и бури; он понимал дыхание ночи и шепот зари. Как-то неясно, смутно, но все-таки слышал, как растут травы, как набирают силу деревья и как взбухают и взрываются почки. Он догадывался о неуловимом языке всего, что двигалось в природе, о зайце, пойманном в капкан, о мрачной вороне, сотрясающей воздух широкими крыльями, о медведе с разинутой пастью, бредущем под луной, о волке, скользящем как серая тень в сумерках. Леклер ясно и четко понимал намерения Батара. Он знал, почему собака не убегает, и по этой причине он все чаще и чаще поглядывал через плечо за спину.

Смотреть на Батара, когда он гневался, было страшно. Не однажды бросался он и хватал за глотку Леклера, но хозяин тотчас же швырял его в снег, хватал хлыст и забивал животное до полусмерти. Терпеливо Батар ждал своего часа. Еще в ранней молодости, когда он достиг расцвета своих сил, он решил, что пришло время отомстить за себя. С широкой грудью, с крепкими мышцами, крупнее любой собаки, с вздыбившейся на шее шерстью, Батар всеми своими повадками напоминал волка.

Однажды, когда Леклер спокойно спал в своем меховом спальном мешке, Батар, считая, что выдался благоприятный момент, подкрался к нему с кошачьей гибкостью, пригибая голову к земле. Напрягая единственное здоровое ухо, Батар сдерживал дыхание, а голову поднял только один раз, когда вплотную приблизился к хозяину. Тогда он остановился и стал рассматривать обнаженную и бронзовую от загара шею, напоминающую шею быка с узловатыми мышцами, ритмично вздымающуюся в такт дыханию. Из пасти собаки потекла слюна при воспоминании о разорванном ухе, о многочисленных побоях, полученных совершенно несправедливо, и жертвой которых он являлся. И тогда бесшумно бросился на спящего.