И этот подвиг я, Джек Маркхэм, я его совершил. Я совершил преступление почти совершенное. Я убил Сару и завладел всеми ее чеками. Но что самое потрясающее, я не рискую ничем, что связано с полицией.

Если бы только огонек лампы так не мерцал…

Итак, я убил ее, построил стену, за которой она замурована до конца века. У меня ценности. Дом продан. Новый владелец никогда не узнает, что подвал был на полтора метра больше. И пройдут месяцы, прежде чем хватятся Сары.

Уж, конечно, это было все не так-то просто. Первое, что мне надо было сделать — это вернуть ее расположение. Я позаботится о том, чтобы не казаться очень озабоченным, и не оставить никакой зацепки, чтобы кто-нибудь из семьи впоследствии не начал себе задавать всякие вопросы. Поступки всегда красноречивее слов.

И я сделал так, чтобы мои поступки говорили сами за себя. Первое, что я сделал: я перестал пить. Потом я продал свою машину и отдал деньги Саре. Это произошло через несколько дней после той знаменитой ее выходки, и я ей заявил:

— Ну хорошо, согласен, я — презренный тип. Иди, по крайней мере, ты так думаешь. Так вот, может быть, этого хватит на мое проживание?

Приведенная в замешательство, она продемонстрировала свою склонность ко всякого рода подозрениям, но я и не сопротивлялся. Третьим моим подвигом было найти работу. Я мог найти по себе с дюжину мест, но решительно выбрал ту, которая могла бы мне помочь научиться всему, что связано с облицовочным камнем и известковым раствором.

До моего последнего дыхания я буду помнить тот первый вечер, когда я вернулся домой весь в пыли, руки шершавые от цемента. Сара спросила меня, что это за работа, и я ответил ей:

— Изготовляю облицовочные плиты. Я вкалываю как простой рабочий на предприятии, основанном покойным господином Паркером.

Она решила, что я шучу, но это был не тот случай. Поскольку я работал впервые за долгие годы, у меня болело и ныло все тело.

Но эта боль того стоила. Когда она убедилась, что я говорю правду, она мне показалась очень довольной и немного сконфуженной.

Она сказала: "О, Джек…" Хотела еще что-то добавить, потом спохватилась. Но зерно сомнения было заронено. Я знал, о чем она думает: "Может, я неправильно его оценила. Может, я ошиблась. Может, он женился на мне не из-за моих денег. Может, он, в конечном итоге, не такая уж плохая лошадка…"

На следующий день утром на столе стояли цветы, и она встала первой, чтобы приготовить мне кофе. Я испытал в этот момент к ней почти жалость. Ей так безнадежно хотелось ошибиться на мой счет, верить, что я ее взаправду люблю, чтобы все, что нам осталось, стало чем-то прекрасным.

… Работа моя не была сложной. Любой болван был способен делать то, что я делал. Поэтому меньше чем через две недели я стал мастером, а месяц спустя представителем. В конце апреля преемник господина Паркера предложил мне стать компаньоном, умолял даже, повторяя, что никогда он не встречал человека, у которого такие деловые качества. Я ответил ему, что подумаю над его предложением. Никакого намерения отвечать ему меня не было, но об этом я рассказал Саре. Если бы вы видели, как она сияла. Она уже представляла меня членом Лайон Клаб (Клуба Львов), а может быть, и торговой палаты. Есть от чего расхохотаться. А у меня в голове было совершение другое.

Сама Сара полностью переменилась. Угрюмости как не бывало, и с каждым днем она казалась моложе. Мы больше не спали в разных комнатах. Убедившись, что она ошибалась на мой счет, она непрестанно пыталась искупить свою вину.

Кто бы ни пришел в дом, можно было только и слышать: "Джек сделал это" или "Джек думает, что…" Я стал просто непогрешимым, восхитительным. Уже больше ничего не имело значения в ее глазах, поскольку я любил ее, и она больше не сомневалась, что я тот самый принц из сказки.

Во мне кипело желание напиться до смерти, отправиться туда, где много света, смеха, музыки, услышать шум крутящейся рулетки или карт, которые бросают на стол, где какая-нибудь красивая девушка скажет мне: "Хэлло, красавец! Что делаем сегодня вечером?" У меня чесалась рука хлестнуть по щеке Сару, назвать ее толстой старой идиоткой, украсть ее чеки и отчалить.

Только, конечно, это было невозможно. Чеки были упрятаны в сундуке, и, даже предположив, что изыскал бы средство выманить их у нее, далеко бы я не ушел, если бы она осталась где-то там. Я не мог позволить себе такую роскошь, как скандал, даже со всем тем, чего я добился. Я должен был устроиться так, чтобы Сара заткнула свою глотку.

И я добился бы этого благодаря стене.

А когда она оказалась бы за стеной толщиной в тридцать сантиметров, то даже такая женщина, как Сара, не смогла бы вернуться из Буэнос-Айреса. Буэнос-Айрес с девяноста пятью тысячами долларов плюс то, что она получила бы за дом, все это того стоило. Многие мужчины убивали даже за меньшее.

Я приступил к осуществлению своего плана 1 мая, задумчиво глядя в пространство, нехотя пережевывая пищу, которая лежала в тарелке. Сара тотчас же подумала, что это из-за моей печени, но я заверил ее, что с этой стороны, в этом плане, — все в порядке.

Нет, физически я чувствовал себя в форме, просто мне все надо ело, да нет, Бог тому свидетель, не она! Надоело работать с этим железобетоном.

В общем, это было занятие не для мужественного человека, привыкшего к жизни на свежем воздухе, и здесь я для себя не видел большого, светлого будущего. Я, конечно, преувеличил со своим ранчо. По правде, у меня вообще никакого не было. Но я был хорошим работником, им и остался, да и останусь навсегда. Хватит с меня и слоеных пирожков, наелся я их, и кинозвезд, и мини-ранчо в два акра. Я испытывал жажду по большим, диким местам, по зарослям фиолетового шалфея, простирающегося до горизонта, жажду услышать нежное мычание стада, возвращающегося на закате дня. Мне хотелось снова почувствовать свежий ночной ветер, ласкающий лицо во время верховой езды, жажду по солдатскому сухарю, запаху зажаренной на огне свинины. Я горел желанием увидеть холмы, меняющие цвета, которые величественно возвышаются над пышной буйволиной травой.

Если это и напоминало литературные штампы, было банально, но ничего удивительного, таким было четким описание природы из дешевого вестерна. Но Сара в это поверила, и, более того, когда я, взяв карандаш и бумагу, стал ей объяснять, как с маленьким стадом можно заработать целое состояние, просто так, предоставив природе возможность следовать непреложному ходу вещей, перепродавая плодящихся бычков. Я ей описал скромное ранчо, прячущееся где-то посреди холмов, где мы будем одни только с господом Богом и бесконечностью. Потом, когда она начала вдохновляться, я дал задний ход.

Правда, признавал я, скотоводство это — лотерея, что, бывало, многие теряли на том, на чем другие сделали состояние, и давал ей понять, что вдали от близких она, вероятно, не будет счастлива. Я подчеркивал настойчиво, что не могу ее вырывать от ее корней, от того, что ее так связывает. Ради нее, если понадобится, я чувствую себя в силе поставить крест на своих мечтах и до конца своих дней заниматься продажей железобетонных конструкций.