Я пробежал озабоченно по фамилиям на остальных крестах и нашел одного и еще одного, которых знал. Потом у меня перехватило дыхание. Я наклонился ниже, чтобы убедиться, что не ошибся. Этого не может быть! Фельдфебель Вилли Шольц!

Каска, надетая на крест, была несколько сдвинута, точно как он носил ее при жизни. Я снял ее, мои руки дрожали. На внутренней стороне кожаного ремешка было выведено «В. Шольц», рукой самого Вилли. Было трудно прочитать подпись под темно-коричневым пятном от крови, но я ее прочитал. И нашел дырочку сбоку на каске с вогнутым внутрь острыми краями, и они тоже были темно-коричневыми. Наш Вилли – медлительный, симпатичный, чудаковатый малый, у которого очки всегда сползали на нос. Небольшого роста парень, подумал я; могилу, наверное, вырыли даже меньшего размера, чем обычно.

Я пошел сутулясь по мягкой земле, насыпанной над ним, чувствуя себя бесконечно одиноким. Этот мой друг, наш общий друг, убит.

Гроза окутала меня огромным черным облаком. Загрохотал гром. Потом ни с того ни с сего из развалин появился маленький котенок и потерся о крест. Он подошел и ткнулся носом в мою руку; я погладил его. Это был совсем крошечный котенок и худой, кожа да кости. Глядя на меня, он вдруг начал мурлыкать.

Разразилась буря. Пустые каски звенели на крестах, а обуглившиеся бревна, торчавшие из развалин, скрипели и стонали, как старая лестница. Постепенно я взял себя в руки и вышел на тропу, ведущую в штаб десятой роты. Котенок мяукал. Мяуканье было похоже на плач ребенка.

Подъехал армейский грузовик с выключенными фарами, который вез солдат резерва, набранного из базового личного состава, и подобрал меня. Дезертиры сообщали, что русские собирались атаковать утром, поэтому проводилась большая форсированная переброска войск, чтобы сделать все части полностью укомплектованными. Это меня устраивало. Я хотел вернуться к своим друзьям.

После грозы воздух был необыкновенно чист. Впереди перед нами мелькнуло огромное серебристое водное пространство – река Дон. Мы были в огромной петле, которую делала эта известная водная артерия.

Большинство солдат в грузовике прибыли прямо из родных мест и, очевидно, только что закончили военную подготовку. Один из них особенно поразил меня. Он был почти мальчик. Смотрел на луну, как будто витал в облаках. Когда поблизости взорвался шрапнельный снаряд, он подпрыгнул, точно его подстрелили, затем озабоченно сунул голову в каску, которая у него, как и у всех, болталась на ремешке. Ему стало стыдно, что он надел ее, – боялся показаться напуганным.

– Первый раз идешь в бой? – спросил я, чтобы подбодрить его. – Сколько тебе лет?

– Скоро восемнадцать, – отвечал он.

Неподалеку прогремел еще один взрыв, и он вздрогнул.

– Ты откуда? – спросил я.

Его ответ заглушил металлический стук друг о друга ящиков с боеприпасами в грузовике. Мы ехали зигзагами по ухабам, и снаряжение глухо лязгало. Теперь разрывы снарядов становились все ближе.

– Мне кажется, – сказал один солдат с наигранной небрежностью, – мы могли бы начать надевать каски.

В мгновение ока все их надели.

Наш грузовик остановился на краю широкой равнины.

– Пересадка! – крикнул водитель и выпрыгнул сам.

Мы схватили снаряжение и быстро выбрались из кузова. Мечтательный юноша пытался спуститься, его худое, долговязое тело вытянулось во всю длину. Он уже наполовину слез, когда какой-то снаряд с пронзительным воем угодил прямо в нас. Последовали вспышка и оглушительный грохот. Я автоматически бросился на землю. Через мгновение я услышал, как что-то с глухим ударом упало среди ящиков с боеприпасами у моих ног. Это был долговязый юноша.

– Давайте, давайте, скорее, пошли! – крикнул шофер.

Я толкнул юношу, но он не двигался. Я наклонился и потянул его за костлявое плечо. Оно было липким и влажным. Тогда я увидел, что произошло, – его голова висела на туловище только на кусках кожи.

Он так и не понял, что с ним случилось, в этом не было сомнения. И для него, еще не достигшего своего восемнадцатилетия, может быть, это было к лучшему.

Сержант раздал нам боеприпасы. Мы приготовились к движению. Падавшие по временам тяжелые снаряды заставляли нас укрываться. Множество ракет, как взбесившиеся кометы, взмывали в ночное небо, отчего холмистая возвышенность впереди походила на мираж.

Появилась чья-то сутулая длинная фигура с каской, закинутой на плечи, и с автоматом, свободно болтавшимся на груди. Даже в темноте его походка казалась знакомой. В следующий момент я узнал профиль, продолговатый нос, который Шейх называл «подпоркой» или «трамплином».

– Пилле! – крикнул я.

– Господи помилуй, неужели это ты? – Его рука сдавила мое плечо. – Чертовски здорово, что ты вернулся.

Сержант пробирался к нам, но Пилле не обращал внимания.

– Последнее время положение здесь тяжелое, – сказал он. – Ты знаешь… о Вилли?

Я кивнул и уставился в землю. Сержант был нетерпелив.

– Ну что тут, вы собираетесь вести нас или нет?

– Ладно, ладно. – Пилле наконец заметил его и дал знак двигаться вперед.

Пока мы шли, он рассказал мне о тяжелом бое, который был недавно, кто из старых друзей был убит или ранен и последние слухи. Уже несколько дней, как Пилле против воли назначили связным роты, но он надеялся, что будет переведен обратно к нам. У меня было впечатление, что в его голосе стало меньше живости, черты лица обострились, губы жестче сжаты.

Пилле вел нас по овражку между холмов. Мы увидели Велти, стоявшего перед палаткой, не сказавшего никому из нас ни слова приветствия. Он сразу же приступил к отдаче распоряжений по ведению боевых действий. Он определил меня во второй взвод. Францл и Шейх были в первом взводе.

Тут, как всегда в нужный момент, появился лейтенант Штрауб и, узнав меня, подошел и пожал мне руку.

– Конечно же ты опять будешь в моем взводе, – сказал он. – Отдай свой карабин этому, как вы его называете, – Шейху, да? – и возьми пулемет вместе с Ульмером.

Еще через несколько минут я прыгнул в окоп. После изумления в первый момент встреча была просто ласковой. В то время как Францл сжимал мои руки, Шейх мутузил меня по груди до синяков. И я вдруг понял, как сильно мы привязались друг к другу.

Потом началось. Вместе со шквальным огнем артиллерии пламя, казалось, охватило всю цепь холмов. Тяжелые снаряды, потом шрапнель меньшего калибра, затем вой сокрушительных минометных снарядов всех калибров, взрывавшихся на земле. И наконец, то, что мы называли «Сталинским церковным орга ном», а русские – «Катюшами» – ракеты, взмывавшие ввысь, подобно кометам, – по два десятка за один залп. Они летели дугообразно по большой параболе, чтобы упасть в нашей узкой лощине, создавая множество взрывов, рикошетили взад и вперед от ее стенок и преумножали свою мощь в сто раз. Даже земля с ее бесчисленными ранами, казалось, была в яростной агонии.