может быть плохим. Не верю ни во взятки, ни в цинизм, ни в блядство. Он с семьей приехал! Он… Хороший!

Хватаю мобильный. Беру в руки бокал. В нем — шампанское, которое я ни разу за вечер не глотнула.

Делаю фото с ним и выставляю.

Сиськи, конечно же, в деле, но выгляжу я, как самой кажется, не пошло.

Спорттовары смотрят в числе первых. Я жду реакции, но ее нет. Ни лайка, ни сообщения.

Оглядываюсь. Телефон Тарнавского лежит на столе. Он сам участвует в какой-то беседе.

Качает меня… Сознательно качает. Но зачем?

Неужели непонятно, что я… Да по уши я, что тут слова подбирать-то?

Глава 22

Юля

В одиннадцать мы с Лизой никуда не уезжаем. Тарнавский тоже. Связано ли это? М-м-м… Конечно, да.

Я радуюсь, что внимание Игоря смещается на алкоголь, кальян и общение с парнями. Ведь все мои мысли за другим столиком.

Тарнавские празднуют чей-то юбилей. Я заочно знакомлюсь с его родителями, сестрами и зятьями — очень красивая, располагающая к себе семья.

Соглашаюсь на предложение Лизы потанцевать. Смотрит ли он — не проверяю, но развязное поведение, как возле бассейна, уже не имитирую. Накал спал.

Музыка классная. Двигаюсь плавно и в удовольствие. На бедра ложатся мужские руки, секунду мечтаю о других, а потом распахиваю глаза и делаю шаг в сторону с улыбкой. Пахнет не тем. Игорь смотрит на меня расфокусированным блестящим взглядом, я обнимаю его за шею и шепчу:

— Может ты спать пойдешь?

— А ты со мной?

Нет, конечно. Но не злюсь, вздыхаю. Даю себя обнять и какое-то время послушно переваливаюсь с ноги на ногу в дурацком медляке, слушая, какая ж я охуенная, а потом все на настаиваю: не хочу, чтобы вечер Игоря закончился постыдным пусканием лент над одним из ближайших кустов. Жалею и его, и «охуевший обслуживающий персонал». Под предлогом желания уединиться увожу в номер.

Может быть беспечна, но совсем не боюсь. Легонько толкаю Игоря на кровать, он падает и тут же начинает храпеть.

Вернувшись в ресторан, застаю пустоту. На столе остался мой мобильный. На спинке кресла — сумочка.

Смотрю по сторонам. Официанты протирают освободившиеся столы и убирают грязную посуду. За тем самым столом тоже пусто. Всё. Разошлись. Сердце ненавязчиво ноет.

Интересно, он подумал, что я… Или ничего не думал и ему все равно?

Это не должно заботить, но даже собственные мысли о его несуществующих реакциях качают на волнах.

Прежде чем уйти, цепляюсь взглядом за темноволосый затылок и широкую спину у бара.

Его присутствие рядом преображает мерные волны в бурный шторм. Я впиваюсь и оторваться не могу.

Оглядываюсь. Лизы нет. Людей мало. Наши парни… Думаю, им без разницы. Они меня даже не заметили.

Делаю шаги в опасную, и в то же время непреодолимо манящую сторону.

Тарнавский поворачивает голову и упирается в меня взглядом. Не мимо. Не сквозь.

Смотрит без улыбки, сведя брови. Но мне кажется, что вот сейчас — очень честно. Мы друг друга… Волнуем.

Горжусь тем, что не сбилась с шагу. Нацеливаюсь на стоящий рядом с ним барный стул, веду пальцами по стойке, кожу покалывает предвкушение.

Но как будто из ниоткуда чертом из табакерки выскакивает бывшая Игоря — Вита. Я ошарашено слежу, как без единого грамма сомнений умащивает задницу рядом с Тарнавским. Смотрит на него с улыбкой, меня даже не замечает. Я врастаю каблуками в плитку, потому что он тоже переводит взгляд.

Нужно подтолкнуть себя к действию — развернуться или мимо пройти, но я стою и пялюсь.

— Прости… — Вита складывает руки в молитвенном жесте, — не могла не ответить…

— Мама звонила? — Его бархатистый тембр врезается миллионом ножей в мое тело. Это троллинг, мне понятно, но ревность бьется о ребра неконтролируемыми потоками лавы. Плавит и прорывается.

Вита улыбается шире. Тонкие пальцы обвивают стеклянную ножку. Она тянет полупустой бокал к губам и пьет, не отрывая от него взгляд. Поставив, подается ближе.

Я, отмерев, шагаю к стойке.

Под даже не стук, а непрекращающийся сердечный гул продолжаю слушать… Как настоящая крыса.

— Не мама.

— Папик? — Вита смеется.

— Прекрати. — Рука девушки ложится на колено Тарнавского. Выкрашенные ядовито-розовым лаком ногти хищно впиваются. — Я тебя днем еще заметила. — Вита шепчет, Тарнавский никак не реагирует. — На фоне наших мальчиков…

Господин судья хмыкает.

— А что не так с вашими мальчиками? Вашим девочкам вроде бы все нравится.

Вита фыркает и закатывает глаза. Я хочу в волосы ей вцепиться.

— Никогда не мечтала работать воспитательницей в детском саду. Мне нужен настоящий мужчина…

Тарнавского улыбается.

Пальцы Виты двигаются вверх по мужскому бедру. Я ее ненавижу. Если она начнет ему наглаживать прямо тут — вырвет.

Но прыткие пальцы тормозит мужская рука. Тарнавский делает глоток из своего стакана. Лезет в карман, достает оттуда карту, крутит между пальцами, а я уже сто раз почти умерла.

Сердце то замирает, то разгоняется.

— Хорошо, что ты взрослая. Вот ключ. Триста второй. Иди в номер…

Разочарование подкатывает тошнотой. Хочу уйти, но зачем-то достаиваю.

— А ты? — Вита спрашивает, соблазнительно прикусывая пухлую губу.

— В машину схожу.

Зачем — я понимаю. Тоже взрослая. Просто… Для судьи моего "взрослая" мало.

Закрываю глаза и считаю до десяти, чувствуя, как мимо меня первой проходит послушная Вита.

Тарнавский тоже встает со своего стула.

Может быть я слишком впечатлительная, но кажется, что голой спиной чувствую жар мужской руки и прикосновение жестких волосков, а костяшки чиркают по ягодицам.

* * *

Я воспринимаю происходящее как личную трагедию и унижение.

Прощение всех грехов отозвано. Судья Тарнавский снова поддан анафеме.

Пью за это сто лет не нужный обжигающий горло шот.

Меняю планы миллион раз. От собраться и уехать посреди ночи, лишь бы не представлять, как через несколько стенок он трахает шлюху-Виту, до вернуться к Игорю и растолкать его, чтобы и самой…

Но это все так тупо, вульгарно и по-детски… А в реальности хочется только плакать.

Чтобы не унижать себя еще и этим — злюсь.

Конечно же, «чисто случайно» выбираю длинный путь к зданию с номерами. Конечно же, «забываю», что он сворачивает к парковке.

Зачем торможу на развилке — не спрашивайте. Количество машин уменьшилось в два, а то и три раза. Человек среди них находится быстро.

Дверь Ауди открыта, но Тарнавский не сидит в ней и не ищет ничего. Стоит рядом, прямо под фонарем, и курит, выпуская дым в небо.

Я ненавижу его. Презираю. Плавлюсь изнутри. Вибрирую. И