— Вы Лизой интересовались? — спросил Карсавин.

— Ну да. Охранник не видел, чтобы она выходила на трассу. И что возвращалась, он тоже не видел.

— Есть еще один выход, — напомнил писатель, — у нас тут раньше болотце было — его подсушили, сделали сток в канаву… в смысле в кювет, что вдоль трассы. Вода из болотца ушла, трубу забрали. А лаз под забором остался.

— Да знаю я, — отмахнулся Николай, — но это невозможно по многим причинам: первая — лаз узкий, в него разве что ребенок пролезет, а сейчас такие дети, что за просто так ни в одну дырку не сунутся — не то что мы в свое время. Все по подвалам, чердакам и по крышам сараев… Во-вторых, сейчас зима, и лаз этот снегом и льдом забит.

— Может, уже оттаял, — предположил Иван Андреевич.

— Не оттаял, я неделю назад мимо проезжал, специально притормозил и проверил. И еще причина: зачем Елизавете лезть в лаз? Разве что путь сократить, ей через него до дома совсем рядом, пара десятков метров, а через проходную минут десять на трассу шлепать.

— А почему вас это так интересует? — удивился писатель. — Скромная девушка, у нее горе — убили любимого человека.

— Не знаю, — признался участковый, — просто злюсь оттого, что все непонятно.

— Может, вы и меня будете подозревать?

— Найдутся основания, буду, — твердо произнес Францев.

— Ну, тогда ладно, — обиделся писатель, — увидите друзей, передайте им от меня всяческие извинения. Больше не буду вам всем надоедать сегодня.

Николай протянул ему руку и сказал:

— А вам новых творческих успехов.

Францев вернулся домой и увидел Кудеярова сидящим за столом в гостиной. Лена и Нина Лосева что-то делали на кухне.

— Куда пропал? — поинтересовался Павел.

— Увидели собачку Лизы Романовой. Собачка бегала без поводка, хозяйки не было, и мы отвели собаку домой. Дождались Лизу, которая тоже искала свою Лушку, и вернулись. Вот и все, — объяснил Николай.

— А мы тут обсудили Ивана Андреевича Карсавина и выразили общую тревогу о том, что он, похоже на то, спивается потихоньку.

— Нет, — покачал головой Францев, — он не спивается, разве что выпивает от одиночества. А голова у него работает — нам бы так. И память у него дай бог каждому. Он, например, посмотрел на фотографии в доме Эдика и на одной опознал покойного Дробышева с покойным теперь уже Оборванцевым. Снимку никак не меньше четверти века. Вот так и получается, что они старые приятели, о чем оба не распространялись вовсе.

— Очень интересно. А писатель не мог ошибиться?

— Не мог. Он даже вспомнил, что у Оборванцева ковбойские сапожки были из той же кожи песочного цвета, что и куртка, которая запечатлена на фотографии. Все он помнит. А ты говоришь запойный.

— Я так не утверждал, — ответил Кудеяров.

Он помолчал, а потом вспомнил:

— Дядя мой, которого ты прекрасно знаешь, генерал-лейтенант полиции, когда-то любил напевать, находясь при этом в трезвом уме и твердой памяти, одну песенку. «У меня запой от одиночества, по ночам я слышу голоса, слышу, вдруг зовут меня по отчеству…»

— Знаю я, — усмехнулся Францев, — это песня Высоцкого. Неужто твой дядя и сам ее напевает?

— Тем не менее, — ответил Павел, — но теперь получается, что будем копать через общие связи Оборванцева и Дробышева. А ты ведь с самого начала предполагал, что оба убийства как-то связаны. А я и не поверил.

В комнату вошла Лена, которая слышала весь разговор.

— Я поищу в интернете, если не возражаете.

— Завтра, — сказал Францев, — а сегодня праздник.

Николай долго не мог заснуть, то есть не мог заснуть вовсе, потому что уже привык засыпать, обнимая жену. Но теперь Лены рядом не было, и казалось, что нет самого главного в его жизни, без чего он не только заснуть, но и дышать не может. Наконец он поднялся и направился в кабинет.

Жена сидела перед компьютером и, увидев его, повернулась на мгновение, лишь только для того, чтобы сказать:

— Я сейчас приду.

Тут же стали вылезать из принтера листы с распечатками каких-то документов. «Оперативная справка на гр. Дробышева Эдуарда Ивановича». Францев посмотрел на печать и подпись. Пролистал и другие распечатки.

— Откуда у тебя фээсбэшные документы? — удивился он.

— А у меня одноклассник Женька Лукин в ФСБ служит. Мы с ним за одной партой сидели, и он был в меня влюблен. Сейчас-то у него семья и все прочее. Вот я и позвонила ему вчера. Он, конечно, ни в какую, хотя я сразу сказала, что это для мужа, подполковника полиции… Но Женька не на оперативной работе, он архивом заведует. Сразу мне отказал, я долго упрашивала, только безрезультатно… Но сегодня прислал, поздравил с праздником и попросил, чтобы я показала тебе, а ты запомнил, а листы уничтожил. И из компьютера всю информацию надо убрать. Но с компьютером сложнее, конечно, если кому надо будет, то найдут это письмо.

— Так и есть, — согласился Францев, — а теперь давай спать пойдем. До утра дело подождет.

Глава шестнадцатая

Николай шел по коридору своей старенькой школы, по крашенным корабельным суриком скрипучим доскам пола, мимо белых рассохшихся филенчатых дверей… Спешил куда-то, испытывая почти нежность к знакомому и почти родному зданию, в котором уже не был много лет. И это было удивительно — что он попал сюда, ведь здания уже много лет как нет: школу построили новую, а эту разрушили, и на месте ее маленького школьного стадиончика теперь сверкает стеклянный торговый центр… И Францев, зная все это, зная, что случилось, спешил. Он смотрел перед собой и по сторонам, не забывая оглядываться, чтобы не дать уйти школьной уборщице, которая поломала жизнь ему, да и не только ему, но и многим людям. Теперь ее надо найти и сделать так, чтобы все вернулось, чтобы жил отец, чтобы жили и другие, загубленные этой ведьмой. Он прошел до конца почти весь коридор и внезапно увидел ее — хорошо одетую, на каблуках и с пышной прической. Она стояла и нагло ему улыбалась. А рядом стояла внучка — такая же нарядная и наглая. Николай достал из кобуры пистолет.

— Стрелять-то тебе нечем, — усмехнулась старуха и вдруг засмеялась — да так, что холодок пробежал по спине Николая.

Он вынул из рукояти обойму и увидел, что она и в самом деле пуста. Проверил кобуру, но и в ней не было ничего. Потом вспомнил данный ему когда-то совет и проверил за отворотом правого рукава. Там была полностью снаряженная обойма для «ПМ». Он вставил ее в пистолет