Сигнал из приёмной нарушил рабочую атмосферу, которой только-только удалось достичь Иван Иванычу.

– К Вам Василь Васильич, – бархатным голосом известил хозяина кабинета динамик громкоговорящей связи.

Особого приглашения этому посетителю не требовалось и, прежде чем Иван Иваныч успел выразить самому себе соболезнование по поводу непредвиденного прекращения только что начатой работы, массивная дверь распахнулась и навстречу ему двинулся Василь Васильич. В его улыбке, распростёртых объятиях и быстром шаге было что-то от Ноздрёва. Казалось, что он сейчас заполнит собой всё помещение, закрутит в вихре своего наигранного оптимизма мебель, элементы декора документы и сгребёт Иван Иваныча в объятия с криком: «Дайка, брат, я тебя поцелую»! Гость действительно находился в приподнятом расположении духа и, может, был совершенно не против облобызать Иван Иваныча. По крайней мере, между теперешним Василь Васильичем и тем, который приходил выяснять отношения по поводу флотских соглашений, не было ничего общего.

– Привет, Иван Иваныч! Что нового в верхах? – Не прекращал веселиться он, и это веселье каким-то образом передалось напряжённому хозяину кабинета, который даже не стал отвечать на явно формальное приветствие и сопутствующий ему такой же вопрос. Вместо этого он так же весело и непринуждённо поинтересовался:

– Что это Вы так веселитесь, Василь Васильич?

– А ты подумай!

– Даже боюсь предположить.

– Да чего тут бояться? Это не страшно, как будто уснёшь. – Всё ещё излучая неподдельную улыбку, произнёс Василь Васильич и тут же, не сдерживаясь, рассмеялся – до того нелепая гримаса покрыла лицо Иван Иваныча. Но тот быстро оправился от не совсем, как он считал, уместной шутки и даже счёл возможным уколоть собеседника. Сменив недоумение на дружескую улыбку, соответствующую настроению партнёра по тандему, он, в несвойственной для себя манере, произнёс: – Утомили уже. Сколько можно к месту и не к месту сыпать цитатами из шпионских фильмов? Однако Василь Васильич на удивление спокойно прореагировал на некорректное поведение собеседника. Во-первых: он пришёл не ругаться, а мирным путём осуществить передачу власти себе. Во-вторых: не хотелось оказаться в ситуации, подобной той, которую создал для него Иван Иваныч во время разборок из-за флотских договорённостей. А дело к этому шло. Хозяин кабинета был раздражён уже тем, что его оторвали от работы. Когда к этому прибавилась личность нарушителя спокойствия, раздражение многократно усилилось, не говоря обо всём остальном. Понимая это, Василь Васильич перешёл на примирительный тон.

– Ладно, ладно, не кипятись. Что ты воспринимаешь всё так буквально? С каждым может быть. Ну, не совсем удачно пошутил. Хорошо, когда пошутил, а если неудачно сказал серьёзно, и это восприняли как руководство к действию или наоборот? То-то и оно…

– Ах, какой молодец! Вроде снизошёл до извинений, признал свою ошибку, покаялся, но, в то же время, оказался на высоте. И всего-то благодаря одной фразе! Да, этому надо ещё учиться. – С завистью подумал Иван Иваныч, и от его раздражительности не осталось и следа. – Однако, – хотел было продолжить он свою мысль, но услышал вопрос Василь Васильича: – Ты, наверное, хотел бы узнать цель моего визита?

– Честно говоря, да. – Прямо ответил Иван Иваныч.

– Какое сегодня число? – Добродушно улыбаясь, поинтересовался Василь Васильич. Вместо ответа Иван Иваныч принялся внимательно изучать настольный календарь, переворачивая его страницы и просматривая их с обеих сторон в надежде найти что-либо знаменательное.

– Судя по календарю – обычное число, – совершенно нейтрально произнёс он.

– Конечно обычное, не тридцать второе и не тридцать третье, – незлобно съязвил Василь Васильич, – но знаковое. Пришла пора платить по векселям, – не сдержался он от соблазна вновь вставить в разговор цитату, от чего Иван Иваныч устало сморщился, но говорить ничего не стал. Василь Васильич расценил это как готовность его выслушать и продолжил, – сегодня, мой юный друг, мы должны объявить народу своё решение о том, кто будет им руководить в ближайшие, по крайней мере, шесть лет. Точнее, объявишь ты, мне как-то не очень удобно себя предлагать. Какие-то проблемы или сомнения? – Уже не так доброжелательно поинтересовался он, не обнаружив оптимизма в облике Иван Иваныча, и не менее раздражённо добавил, – погоди, погоди… какие могут быть капризы и обиды? Мы ведь ещё тогда, «на берегу», обо всём договорились.

– Да, да. Безусловно, я не против, – обречённо подтвердил хозяин кабинета. – Просто всё это как-то неожиданно. Время пролетело. А ведь как хочется поработать.

– Наработаешься ещё. На моём месте этой работы… или ты забыл, кем должен стать? Мало, – возглавишь Партию и поведёшь её на выборы. Так что, делов у тебя видимо, не видимо. – Закончил Василь Васильич и снова улыбнулся.

– Конечно, конечно, – закивал Иван Иваныч. – Давайте решать, что и в каком формате лучше сказать.

– Я предлагаю так. – Перешёл на серьёзно-деловой тон Василь Васильич. – Сегодня у нас Партийный пленум. На нём мы сделаем тебя в Партии человеком номер один со всеми вытекающими отсюда «за» и «против». А я возглавлю Народный фронт, – как бы ответил он на вопросительный взгляд Иван Иваныча. – Ты, в свою очередь, скажешь, что я самый авторитетный политик и на сегодняшний день альтернативы мне на просторах нашей необъятной Родины ты не видишь. Короче, похвалим друг друга немного и разойдёмся. Самое главное, чтобы народ понял, что дёргаться бессмысленно. – Подвёл черту Василь Васильич.

– Но мне кажется, что для столь важного события предложенного Вами мероприятия явно не достаточно. Самое главное, – я не увидел там себя в качестве второго лица. – Парировал Иван Иваныч.

– Ну как это, не увидел? Я же сказал про все вытекающие последствия из должности «партайгеноссе», – решил разнообразить свою речь Василь Васильич, а заодно и придать больший вес этой должности. – К тому же, никто тебе не мешает самому об этом сказать. Лично я не против. Ты, я понимаю, тоже. Тогда – вперёд!

«В течение нескольких часов после заявления дуэта, атмосфера напоминала вакуум: ни звука, ни малейшего дуновения ветерка. Первыми опомнились на Западе. В истерике забились все тамошние самые значимые и даже совсем не известные СМИ. Эфир разрывали стенания по поводу последних дней российской демократии. Установление диктатуры на почти одной шестой части суши и восстановление тоталитаризма – это самое безобидное, что прорывалось на необъятные российские просторы. Оппозиция вроде попыталась раздувать огонь из долетающих до неё искорок свободомыслия, но вовремя поняла оплошность своих потуг. Спокойствие сохранялось только на самом верху и на уровне немногим выше самого низа. Верхние не волновались, ибо знали, что нижним все их манипуляции «по барабану». Потому как внизу уже давно поняли, что все их телодвижения ничего не меняют и всё будет так, как решат на Верху. Вся эта общественно-политическая конструкция очень напоминает бутерброд, правда, несколько специфический. Сверху ломоть белого хлеба, снизу – чёрного, а между ними, естественно, масло, представляющее собой оппозиционную чехарду вкупе с массами, верящими в неё или просто не потерявшими надежду. Обладая нестабильной молекулярной решёткой, сей молочный продукт имеет особенность размягчаться с повышением градуса, вплоть до перехода в жидкое состояние. Таким образом, слой его неизбежно утончается, пропитывая, точнее – подпитывая собой хлебные ломти. В определённый момент «бутер» исчезает и остаётся только «брот». Сверху тот, которому уже можно всё, а снизу – которому всё это уже безразлично и он со всем этим согласен. Нечто подобное уже имело место быть и прекрасно просуществовало в течение почти столетия. И ничего… Так что, все волнения и истерику по этому поводу прошу прекратить. Ничего страшного не произошло. Более того, налицо один из пунктов совсем нереволюционной ситуации, свидетельствующий о стабильности бутерброда, точнее – его хлебной составляющей. Когда верхи хотят, а низы могут жить по-старому. Наступает эпоха общественной гармонии!»