Разрешите мне выразить мою бесконечную признательность за восхитительные сигареты — прекрасную русскую продукцию, которыми много наслаждаемся я лично и мои друзья.

Искренне Ваш ФРИТИОФ НАНСЕН.

«Краснооктябрьская» Гос. Табачн. ф-ка, выпуская эти папиросы самой высокой марки из отборных сортов иностранных табаков, посвящает их отважному борцу за дело спасения голодающих ПРОФЕССОРУ ФРИТИОФУ НАНСЕНУ[17].

Кстати, читатель узнает из этой благодарности, что профессор Нансен является отважным борцом за дело спасения голодающих. «Храбрость» его, очевидно, заключалась в том, что он, как и второй д-р (О’Кенан), решился поехать в Советскую страну.

Кроме того, мы видим из письма профессора Нансена, какое огромное значение имел он, профессор Нансен, в деле спасения голодающих. Действительно, что было бы с нами, если бы человеколюбивый профессор не согласился нам помочь. Страшно подумать.

Но, чтобы мы не думали, что профессор Нансен хоть немного благосклонно относится к нашей власти, он добавляет, что «необходимость облегчить тяжелые страдания и бедствия миллионов голодающих» была единственной причиной его великодушной помощи.

Оригинал этого письма нам посчастливилось достать из коробки, которую Сашко купил за собственные деньги в день получки. Сашко выкурил сигареты, а мы воспользовались литературной частью коробки.

Сегодня утром Сашко шел в не слишком хорошем настроении домой. К нему в комнату, где он масляными красками писал натурщиков, приходил фашист.

Было это так… Но перед этим нужно рассказать сон художника Сашко.

Увлеченный новыми изобретениями в области летания в воздухе, Сашко начал размышлять, как бы использовать эти штуки. Оказалось, что при чрезвычайном напряжении всех нервов человека, когда кажется, что все вокруг вот-вот закипит и превратится в пену, что при таком напряжении нервов и мышц нужно уловить какой-то момент; если его пропустить, — все снова становится обычным, обыденным и дебелым.

Но Сашко удалось поймать этот момент, и он плавно и легко поднялся в воздух. Полетав с три минуты по комнате, Сашко вылетел в окно на улицу. Поднялся шум, люди сбились в кучу, подбежал шуцман и вытащил револьвер. Сашко решил, что с револьвером нечего шутить, и порхнул над домами. Он летел теперь выше самой высокой колокольни. Берлин расстилался под ним, как план, по плану города ползали, как букашки, лошади, проползали с едва слышным жужжанием жуки-автомобили, трамвай карабкался в гору, поблескивало ледяное зеркало Шпрее.

Сашко подумал с секунду и полетел на восток.

Еще рано, он еще успеет вернуться в консульство. Он не заметил, как пролетел панскую Польшу и оказался над Москвой. У Кремля, на Красной площади, он спустился до двух-трех метров и начал парить над площадью.

Собрались люди, вызвали специалистов, и Сашко продемонстрировал свой способ. Он летал боком, ногами вперед, делал в воздухе мертвые петли, летел животом вперед, стоя, летел вниз головой, так что штанины немного спускались и москвичи рассматривали его берлинские носки в полоску. Около трех часов художник Сашко кружил в воздухе, словно ястреб над двором. Наконец он решил спуститься и подробно рассказать специалистам о своем методе. Спускаясь, он задел ногой цилиндр какого-то человека, ехавшего на извозчике.

Читатель уже догадался, что это был мистер О’Кенан, так трагически погибший в предыдущей главе этого романа. Споткнувшись о цилиндр, Сашко потерял равновесие и упал на пальто, которое мгновенно подстелил ему один из зрителей. На пальто Сашко пролежал с полминуты. Рядом стояла кровать, очевидно, он уже прилетел домой. Для пробы Сашко хотел было сняться с пальто и сделать несколько кругов по комнате, но не сдвинулся с места. Очевидно, он не поймал момента. В эту минуту постучали в дверь. Сашко встал на ноги, решив полетать чуть позже.

В комнату вошел человек в цилиндре… Не снимая его, он подошел к Сашко. На Сашко пахнуло пивным духом. Затем человек с блестящим красным носом и мутными глазами спросил:

— Sie sind russischer Kommunist? (Вы русский коммунист)?

— Нет, — коротко ответил Сашко.

— Простите. Кто же вы такой? — снова спросил пивной человек.

— Я художник, — ответил Сашко. — Я украинский коммунист, член партии КП(б)У.

Пивной человек захлопал глазами и уставился на Сашко. Тот уже совсем проснулся и, оглядываясь вокруг, искал какой-нибудь метательный инструмент. Глаза Сашко не выражали никакой благосклонности к посетителю пивных.

Посетитель немного подумал. — Нет ли у вас российских почтовых марок? — изменил он на всякий случай тактику.

Но вместо российских почтовых марок Сашко одарил гостя сакраментальной русской трехчленной формулой.

Формула, очевидно, была знакома посетителю. Он проворчал что-то угрожающее и, покачиваясь, вышел из комнаты. Сашко оделся, повязал галстук и сунул в карман браунинг.

Сегодня или завтра его могут подкараулить на улице и хорошенько избить. Застрелить его, вероятно, не застрелят, потому что это вызовет всякие осложнения государственного свойства, но избить могут.

С немного испорченным настроением, не вспоминая даже о своем изобретении, Сашко пошел в консульство.

Сегодня консула не было, и Сашко его заменял.

— Можно войти? — услышал он хриплый голос.

— Можно, — строго отозвался Сашко.

В дверь продвинулась голова и сейчас же скрылась обратно.

— Можно, — яростно крикнул Сашко. Голова появилась снова, потом медленно показалась вся фигура. Прислонившись спиной к двери, посетитель низко поклонился и застыл.

— Что вам? — строго спросил Сашко.

Фигура подошла ближе. У стола она снова низко поклонилась. Теперь Сашко разглядел посетителя. Это был, очевидно, молодой еще человек лет так 28, но красный нос, мешки под глазами, мутные зрачки придавали ему вид сорокалетнего геморроидального жуира.

— Господин консул, — робко начал посетитель. В его хриплом голосе звучали какие-то кокетливые интонации любимца женщин, потрепанного жизнью тунеядца.

— Господин консул, я к вам с денежной просьбой.

Сашко посмотрел на субъекта. Дегенерат со следами всех возможных заболеваний.

— Сколько вам нужно? Кто вы такой? — спросил Сашко.

Мартин напряженно ждал. Вернется Гарри или нет? Гарри не вернулся. Вместо этого появился сержант с тюремным надзирателем. И надзиратель вызвал Мартина, Джемса и Тони.

Эта комбинация немного обеспокоила Мартина.

Почему не вызваны другие? Если им нужен стачечный комитет, то почему вызвали только Мартина и Джемса, и при чем здесь Тони? Не имеет ли это снова отношения к Руперту?

Все трое в сопровождении сержанта вышли в коридор. В конце его мигала небольшая лампочка; в коридоре стоял полумрак.

Внезапно раздался дикий визгливый крик, словно кричал