Ивэнь сама позвонила Сыци. Алло? Цици, наконец-то я услышала твое «алло», я очень рада. Сыци вспомнила, что всякий раз, когда она звонила сестрице Ивэнь, та говорила в трубку «алло» таким тоном, будто читала вслух. Цици, как экзамены сдала? Долго думала, но не придумала, как поделикатнее спросить. Уже опубликовали результаты, мы с Итин, наверное, сможем претендовать на поступление на гуманитарный факультет первого приоритета, если, конечно, ступор не нападет на собеседовании перед комиссией. Они рассмеялись. Отлично, милая моя. У вас экзамены даже более напряженные, чем у меня в ваши годы. А у вас как дела? Ивэнь медленно проговорила: «Цици, я съехала с квартиры. Потеряла малыша». Сыци была потрясена, она понимала, почему переезд и выкидыш делают в одном предложении. А еще она понимала, что сестрица Ивэнь знает: она сразу же обо всем догадается. Ивэнь торопливо добавила: «Со мной все нормально, правда нормально. Теперь хоть с утра до вечера могу пирожными питаться».

Ивэнь услышала, как Сыци рыдает, даже с того конца провода она видела, как Сыци отняла от уха телефон и как вздрагивают ее худенькие плечики. Затем Сыци заговорила: «Почем мир такой? Почему так называемое образование учит нас, что те, кто страдает, должен помалкивать? Почему те, кто занимается рукоприкладством, попадают в рекламу по телевидению? Сестрица, я разочарована, но не вами, а этим миром, жизнью, судьбой, тем, что можно именовать божественным началом или как-то вроде того, вот это все ниже среднего. Я сейчас если читаю какой-то роман, где в финале добро вознаграждено, а зло наказано, то рыдаю. Я бы предпочла, чтобы все люди признавали: в мире есть боль, с которой невозможно примириться. Меня бесит, когда говорят, дескать, через страдания человек становится лучше. Очень надеюсь, что все смогут признать: порой боль разрушает. Я ненавижу лирику со счастливой развязкой, ненавижу, когда в сказках принц и принцесса воссоединяются. Позитивное мышление крайне вульгарно. Но, сестрица, знаете, что я ненавижу еще сильнее? Я бы хотела быть вульгарной, предпочла бы ничего не знать, а не заглядывать за кулисы мира». Сыци так плакала, что слова слеплялись друг с другом. Ивэнь мысленно видела ее залитое слезами лицо с размытыми чертами.

Сыци была в тот момент в квартире Ли Гохуа. Она закрыла телефон-раскладушку и услышала, как за стеной супружеская пара занимается любовью. Женщина ахала, как в популярной песне, когда певица достигает кульминации в фиоритуре. Сыци какое-то время слушала, и стоны соседей перекрыли поток слез. Она не считала это чем-то непристойным и испытывала только удовлетворение. Разумеется, все дело в том, что она ждала учителя. Сыци тихонько выпила апельсиновый сок, сделала запись в дневнике. Во вкусе концентрированного сока из мякоти апельсина чувствовался привкус от алюминиевой банки, так со всем, что внешне хорошо выглядит: фальшивая ностальгия, половинчатая идиллия, показуха и тщетные усилия. Голоса соседей за стеной внезапно стихли, женский крик оборвался. Оказывается, это всего лишь кто-то смотрел порнофильм. Сяоци стало грустно, ей показалось, что все вокруг указывает на абсурдность ее жизни. Жизнь у нее не такая, как у других, время не движется по прямой, а скачет взад-вперед. Из квартирки в очередную маленькую гостиницу, из маленькой гостиницы в квартирку. Все равно что рисовать на листе бумаги коротенькую линию, с нажимом водя взад-вперед шариковой ручкой. В итоге бумага порвется. Впоследствии Итин прочла в дневнике этот отрывок. Сыци написала: «На самом деле, когда я впервые подумала о смерти, то уже была мертва. Жизнь человека похожа на одежду, которую так просто у него забрать».

Когда Сыци вернулась в их с Итин квартиру, небо напоминало по цвету дохлую рыбу, плавающую белым брюхом кверху. Итин сидела за столом в гостиной и писала домашку. Сыци поздоровалась и в тот момент, когда Итин вскинула голову, увидела в глазах подруги обрушение ледника. Ручка замерла в воздухе, а когда Итин заговорила одними губами, фигурка, украшавшая колпачок ручки, начала подрагивать: «You smell like love»[76]. На черта прятаться в английском? Сыци немного рассердилась. Ты вернулась. С этими словами Итин опустила голову. Если ты на меня не смотришь, как мы будем разговаривать? Итин провела по своим губам. Она внезапно завелась. Большинство людей не понимают, зачем «мы» так разговариваем, и никто не понимает, о чем «мы» говорим, у нас с тобой есть невидимая другим ниточка, которой я горжусь и не делюсь с другими, а что про «вас»? У «вас» тоже есть собственный тайный язык? Если ему завязать глаза и попросить выбрать одну из двух, он выберет тебя, а не меня? Он может по твоему лицу понять, болит у тебя сегодня голова или живот, такое ему по силам? Сыци вскинула ресницы. В конце концов, ты ревнуешь меня или его? Я не знаю, сейчас я ничего уже не знаю. В детстве мы не задумывались над языком, но если у нас с тобой не собственный язык, тогда что? А у вас если не язык, то неужели что-то другое? Мне очень одиноко в этой квартире, каждый раз, когда ты возвращаешься домой, ты словно бы хвастаешься на иностранном языке, как чужая. Я не верю в твою теорию, «там» я всего лишь подчиняюсь. Подчиняться означает выучить чужой язык, это как во времена Культурной революции люди зубрили лозунги и дацзыбао[77]. Ты права, это действительно Культурная революция, но у меня «там» желания – это обеты, а мечты – это грезы. Я не хочу с тобой спорить. Я тоже не хочу с тобой спорить. Итин продолжила одними губами: «Учитель со своей женой вместе уже так долго, наверняка он видел страдания на ее лице, хотя он и жесток, но вынуждена признать, что он довольно ответственный. Он сделал это после того, как коснулся дна. Но мы-то росли без травм, я недоумеваю, сейчас, судя по твоему виду, ты, как никогда раньше, радуешься, но и страдаешь как никогда раньше. Неужели спрячешься за нашим языком и не сможешь высвободиться?

На лице Сыци застыло такое выражение, словно она переступила порог разграбленного дома. Хочешь, чтобы я пожаловалась тебе? Если есть на что жаловаться, то да, хочу. Если ты думаешь, что, только когда ты наедине с учителем, ваш язык как-то эволюционирует, то ты просто не видела нас наедине с ним или его наедине с супругой. И если бы вдруг вся наша многоэтажка рухнула в море, то он спасал бы не тебя, а Сиси. Сыци покачала головой. Нет никаких страданий, но нет и никакого особого языка. Просто ученица слушает учителя. У Итин искривился рот, как будто ей трудно было прикусить слова, которые слетали с губ. Это удивительно! Ты говоришь, что не испытываешь ненависти, но при этом и настоящей любви тоже нет. Ты врешь! Врешь! Врешь, врешь, врешь! Это не тебе решать. Ясное дело, ты любишь его до потери пульса. Нет. Да. Нет. Да. Раз я говорю «нет», значит, «нет». Да. Ты ничего не понимаешь. Тебе меня не провести. Между вами все слишком очевидно, я чую это, когда ты входишь в дверь. Что ты чуешь? Запах настоящей любви. О чем ты? У тебя все тело пропитано запахом секса, запахом ночи, запахом влажных трусиков. Твое тело и есть трусики. Заткнись! Это запах кончиков пальцев, запах слюны и запах нижней части тела… Я же сказала, заткнись! Запах зрелого мужчины, его… его… запах его спермы!