Джим спросил, не хочу ли я увидеть Скотта, и я на секунду замешкался. В Великобритании на похоронах редко оставляют гроб открытым, и я никогда прежде не видел покойных так близко. Однако из уважения к Джиму и другим родственникам Скотта все же решил подойти к гробу.

И ощутил нечто странное. Скотт почти не изменился. Я никогда не встречал его до аварии, счастливого и уверенного в себе. Не видел, как он шел по жизни до двадцати шести лет, пока в одночасье все не изменилось. Навсегда. Я видел только Скотта в вегетативном состоянии, не отвечающего ни на какие физические раздражители, и он был очень похож на того Скотта, который лежал передо мной в гробу. Тогда мне пришло в голову, что серая зона, где обитают многие наши пациенты, в действительности – граница между жизнью и смертью. Она так близка к миру мертвых, что почти от него неотличима. Скотт по-прежнему будто бы скрывался там, в неподвижном теле, как всегда. Вот только теперь он ушел еще дальше.

* * *

На странице в Сети, где каждый мог оставить некролог Скотту, я написал: «Познакомиться со Скоттом и общаться с ним последние несколько лет было большой честью для меня. Его героические усилия и помощь науке никогда не будут забыты и найдут отражение в жизни многих, кто даже не был с ним знаком».

Фергюс Уолш написал так: «Встреча со Скоттом – большая честь для меня. Он был замечательным и очень целеустремленным человеком. Репортажи о способности Скотта общаться с внешним миром, несмотря на тяжелую травму, произвели огромное впечатление на зрителей во всем мире. Энн и Джим, примите искренние соболезнования от всех сотрудников «Би-би-си».

Со Скоттом и его родными у нас – у всех, кто работал в лаборатории, – установились особые, теплые отношения. Энн и Джим впустили нас в свой мир, в жизнь Скотта, а он создал и скрепил эту связь. Нам удалось первыми начать общение с человеком, более десяти лет проведшим в неподвижном теле. Это было необыкновенно и незабываемо. Скотт отвечал нам, мы смеялись с ним, шутили и плакали вместе. Когда Скотт ушел навсегда, с ним как будто ушла и частица нашей души.

Смерть Скотта напомнила мне, как опасна современная жизнь. Ведь он погиб, в сущности, по вине полицейского, который превысил скорость. И умирал он целых четырнадцать лет. Водить машину рискованно. По статистике, каждый год на дорогах Северной Америки погибает около тридцати семи тысяч человек. На самом деле смертей гораздо больше, многие умирают позднее, в больницах. Некоторые попадают в серую зону и долгие годы томятся там. Но почему так происходит? Как они туда попадают? Почему не выздоравливают? Почему не умирают сразу же, на месте? Как они оказываются в таком ужасном и непонятном состоянии?

Я пятнадцать лет проработал у края серой зоны и до сих пор не получил ответов на многие вопросы. Почему мозг в одних ситуациях отключается, а в других – нет? Неужели некоторые из нас внутренне более устойчивы? Или во всем виновата какая-то особенная часть мозга? И если «да», то какая именно?

Исследования серой зоны принесли больше вопросов, чем ответов. Мы узнали, что туда ведет несколько путей. Как правило, в серой зоне оказываются пациенты, упустившие «окно возможностей». Когда пострадавшего привозят в больницу после серьезной травмы головного мозга, в течение некоторого периода, обычно нескольких дней или недель, медицинский прогноз, то есть вероятность выздоровления, совершенно неясен. Потому что все черепно-мозговые травмы различны.

В этот период пациенты, как правило, подключены к системам жизнеобеспечения. Они, скорее всего, интубированы – гибкая пластиковая трубка вводится в трахею через отверстие в шее, чтобы облегчить дыхание. Пациентов подключают к аппарату искусственной вентиляции легких (ИВЛ), который проталкивает в легкие воздух, насыщая кровь кислородом. До того, как были изобретены эти удивительным аппараты, человек зачастую довольно быстро погибал после тяжелой травмы мозга. Машины увеличили наши шансы на выживание. И некоторым пострадавшим действительно становится легче. Их тела «перезагружаются», а вот мозг – нет. По крайней мере, не полностью. Мы создали серую зону, или как минимум значительно увеличили вероятность того, что любой из нас сможет в ней выжить.

Люди всегда входили в серую зону, но, скорее всего, долго там не выдерживали. Получив удар по голове, доисторический человек, вероятно, отправлялся в «нокаут», совсем как соперники Мухаммеда Али, достаточно упрямые, чтобы вызвать его на бой. Если такое бессознательное состояние сохранялось долее нескольких минут, то наступала «кома» – длительная неспособность реагировать на любую форму стимуляции, инициировать какие-либо действия по собственной воле, а также отсутствие нормальных циклов пробуждения и сна. Без современной медицины шансы доисторического человека выйти из коматозного состояния были очень низкими; кроме всего прочего, без питания и восполнения потери жидкости умирал он довольно быстро. Действительно, шансы выжить в длительной коме до сих пор невысоки; из всех пациентов, которые, как Скотт, попадают в больницу с четырьмя баллами по шкале комы Глазго и получают всю помощь, которую может предоставить современная медицина, 87 % либо умрут, либо навсегда останутся в вегетативном состоянии. Шансы же доисторического человека пережить этот период и прорваться в серую зону вообще были незначительными.

Тем не менее люди существовали в серой зоне еще до появления ИВЛ в пятидесятых годах двадцатого века. Древние греки поведали нам о состоянии, которое они называли апоплексией. По дошедшему до нас описанию оно удивительно похоже на то, что мы сейчас называем вегетативным состоянием: «Здоровый субъект внезапно падает от боли, мгновенно теряет речь, хрипит. Его рот широко открывается, и, если кто-то зовет его или толкает, он только стонет, ничего не понимая. Он обильно мочится, не зная об этом. Если не приходит лихорадка, человек погибает через семь дней, но если это происходит, то он обычно восстанавливается».

За века, пролетевшие со времен Древней Греции, не так уж и много изменилось в нашем понимании, диагностике и лечении пациентов, попавших в подобное состояние. В середине двадцатого века стали употребляться другие термины, в том числе бодрствующая кома, акинетический мутизм, молчаливая неподвижность, апаллический синдром и тяжелое травматическое слабоумие. Вопрос о том, описывают ли эти термины одно и то же или различные состояния, является неразрешимым, поскольку (как и сегодня) все пациенты разные и характер симптомов широко варьируется. Вероятно, этим объясняется то, почему ни один из вышеназванных терминов не был принят повсеместно. Термин «вегетативный пирог» (pie vegetative) был использован в 1963 году, а «вегетативная выживаемость» – в 1971-м. Они предшествовали введению термина «вегетативное состояние» в историческом документе, опубликованном Брайаном Дженнеттом и Фредом Сливом в журнале «Lancet» 1 апреля, по иронии – в День дурака, в 1972 году. С тех пор этот термин быстро вошел в общую медицинскую практику.