— Твоя магия очень красива! — наконец нарушает молчание Даниэль, завороженно глядя на парящие в воздухе светящиеся цветы.

— Даниэль, покажи мне свою магию! Какая она? — этот вопрос мучал меня давно, и сейчас я не могу промолчать.

— София, я не… Не могу… Это слишком сложно!

— Но почему? Что мучает тебя? Я же вижу!

Он ничего не отвечает и становится каким-то грустным. Мы подходим к беседке и садимся на скамейку. Даниэль смотрит мне в глаза, словно ища поддержки. Что-то не дает ему покоя, мучает, не позволяя радоваться жизни.

— Даниэль, мне ты можешь сказать! Я пойму! Не держи все в себе, не скрывай от меня! Что за камень у тебя на душе? Почему ты никогда не снимаешь эту перчатку? Даже сейчас, ночью! Расскажи! — не знаю даже, откуда у меня такая решимость.

— Хорошо, София! Я все тебе расскажу. Расскажу о том, о чем не говорил никому. Между нами не должно быть секретов! — едва уловимая грусть пробегает по его лицу, но он улыбается и, глядя в ночное небо, берет меня за руку.

Небо все больше наливается темнотой, а кузнечики почти замолкают, словно затаив дыхание в ожидании страшной тайны.

— Я говорил тебе, что у моей бабушки был редкий дар. Она тщательно это скрывала, не желая, чтобы моей отец хоть как-то соприкасался с магией. О ее способностях в замке не знал никто, кроме старого слуги по имени Николя — ее доверенного лица. Как ни старайся, а кто-то все равно должен знать.

Мой отец женился, невестка бабушке очень нравилась, но, когда родился я… Бабушка сразу поняла, что дар никуда не пропал. Моего младшего брата, родившегося на два года позже, это почему-то обошло стороной.

Когда я немного подрос, стал замечать у себя странную способность. Если вечером я сидел в детской, а няня не успевала зажечь свечи, стоило мне подумать, и они загорались сами. Меня это забавляло, а бабушку приводило в ужас. Она пыталась объяснить мне, что не стоит так играть, но я был слишком маленьким… К сожалению, она ушла слишком рано, не успев объяснить мне многих вещей. Кое-что мне рассказал тот слуга уже после того, как я…

— Что же произошло? — хочу спросить, но решаю не перебивать Даниэля. Вижу, что рассказ дается ему с трудом.

— Мне было десять, а Александру — восемь, когда мы однажды решили поиграть в западной башне. Там есть несколько нежилых комнат, где хранятся старые вещи, наряды, вышедшие из моды, рыцарские доспехи. Мы с братом любили там играть. Туда редко кто-то заходит, и можно делать все, что хочешь. Николя в тот день приглядывал за нами, он тоже был в той комнате.

Окна в башне совсем узкие, и свет туда почти не проникает. На каменных стенах, вместо привычных светильников со свечами, факелы. Но кто же зажжет их, если в ту башню никто не заходит? За окном стояла поздняя осень, темнело рано, холодный дождь злобно стучал в окно. В башне было сыро, темно и прохладно. Уже почти стемнело, но мы с братом не хотели возвращаться, потому что были слишком увлечены игрой. Прячась за огромными щитами, мы изображали рыцарей.

Николя пытался нас образумить, обещал на ужин что-то вкусное, но мы его не слушали.

— Даниэль, а зажги вон тот факел! — крикнул Александр, который привык к моей способности и не считал ее чем-то странным.

— Да запросто! — я лишь протянул руку и представил, что факел, до которого я мог добраться разве что забравшись на спину слуге, загорелся сам.

Факел мгновенно вспыхнул, и комната озарилась ярким светом. Мы продолжили играть. В углу комнаты ютился крошечный камин, которым не пользовались много лет. Становилось все прохладнее, и я решил, что надо бы согреться…

Александр удивленно посмотрел на растопленный камин и тут же спрятался за рыцарскими доспехами.

— А вон то факел сможешь?! — дразнил брат.

Я рассмеялся и небрежно махнул рукой, приказав огню проснуться…

Полыхнуло пламя. Сильное, яркое, задорное, как мой смех. Я не заметил, что совсем рядом с факелом находилась штора. Красный огненный язык облизнул ветхие гардины.

— Что же вы наделали, молодой господин! — кричал Николя, пытаясь тряпкой сбить пламя.

Напрасно. Огонь будто смеялся, все больше охватывая комнату. Едкий дым щипал глаза, и я не знал, как остановить пожар. Александр бросился бежать, плача и зовя на помощь. Он открыл дверь, и в комнату ворвался поток свежего воздуха, давшего огню еще большую силу. На Николя загорелся сюртук. Я подбежал и попытался сбить чем-то пламя. Словно почуяв мое приближение, огонь зарычал и бросил мне в лицо полыхающее облако. Я заслонил лицо рукой, и пламя меня не тронуло, отступило.

Прибежали слуги, кто-то принес воду. Пожар удалось потушить, но почти все "сокровища", хранившиеся там, сгорели.

В первые минуты я ничего не почувствовал, но оказалось, что на руке у меня сильный ожог.

Я лежал в своей комнате и горько плакал, когда няня пыталась намазать мою руку лечебной мазью. Мне так хотелось, чтобы рядом со мной была мама, но ее не было… Она покинула нас следом за бабушкой. Отец утешал меня, как мог, ночами не отходил от моей постели, читал мне сказки. Он всегда был достаточно строг со мной, ведь я был наследником, на меня возлагали большие надежды, но в те дни он был необыкновенно мягок со мной, словно я снова был тем крохой, которого он когда-то качал на руках.

Николя тоже пострадал, но его быстро вылечили, даже следов не осталось.

А я… Я не знаю, почему так получилось. Вернее, знаю. Я был слишком горд собой, почувствовал себя всесильным. За это и был наказан.

Отец приглашал множество лекарей, но никто не смог вылечить страшный шрам на моей руке. Он будет мне вечным напоминанием о моей ошибке! — Даниэль тяжело вздыхает, будто переживая все это вновь. Он снимает перчатку и кладет ее на скамейку рядом.

Я осторожно опускаю взгляд и, едва увидев его руку, закрываю глаза и отворачиваюсь, громко вскрикнув.

По моим щекам катятся соленые слезы. Бедный! Как же он страдал… Переборов страх, я вновь смотрю на него.

— Ты не виноват, ты был еще ребенком! Ты ничего не понимал тогда! — слезы падают ему на руку.

— Не будем о плохом, София! — Даниэль быстро надевает перчатку и обнимает меня за плечо.

Мы сидим молча, вглядываясь в ночное небо. Отголоски вечерней зари утонули в океане ночи, а звезды хитрыми глазками поглядывают на нас с