Леона выждала в зале ровно две минуты, как было условлено, и никогда еще две минуты не тянулись так медленно. По меньшей мере с полдюжины лакеев замерли в церемонных позах, уставившись неподвижно перед собой, но, несмотря на это, Леона чувствовала, что они наблюдали за ней, возможно, посмеиваясь про себя над происшедшей с ней переменой. Как бы там ни было, решила она, ей не оставалось ничего другого, как только подбодрить себя.

В длинном зеркале с позолоченной рамой, висевшем напротив камина, она могла рассмотреть отражение всего зала. Ее роскошное платье вырисовывалось ярким силуэтом на фоне старинных панелей, она улавливала блеск и ослепительную игру бриллиантов вокруг своей шеи. И все это время ее не покидала мысль о том, какое мнение должно было сложиться о ней у лорда Чарда. Ее заботили не столько Николас Уэстон или Хьюго, сколько лорд Чард, которому уже приходилось видеть ее в различных обликах — в белом шелковом наряде с пятном крови на юбке, сожженном ею накануне, в жалких обносках, в которых она приехала сюда, и в ночной рубашке прошлой ночью, когда она рыдала, сидя у него на кровати.

Леона даже зарделась, едва представив себе, как потрясена была бы герцогиня, узнай она о том, что произошло в замке, и вместе с тем у нее потеплело на сердце, стоило ей вспомнить, с какой добротой и вниманием он отнесся к ней тогда.

«Вы так его любите?»

Что за нелепый вопрос и каким безрассудством было с ее стороны не ответить на него сразу же прямо и откровенно! В действительности девушка не смела даже мечтать ни о чем подобном и потому была застигнута врасплох. Разве она не должна была ненавидеть его как врага, который явился к ним в замок, чтобы шпионить за округой, подстроить ловушку Хьюго и всем тем, кто доверился ему и зависел от него? «Нет, я ненавижу его!»— вот что ей следовало бы ответить, но она понимала, что это было бы ложью. Она не могла испытывать к лорду Чарду столь же беспредельное отвращение, как, например, к Лью Куэйлу. Но любовь! Это было нечто совершенно иное.

«Что такое любовь?»— спрашивала себя Леона в наивной чистоте помыслов. Было ли это внезапное волнение в душе, от которого почти перехватывало дыхание? Ощущение того, что чьи-то глаза с непреодолимой силой манили тебя к себе? Сознание, что ты можешь на них положиться и они ни при каких обстоятельствах тебя не обманут? Было ли это любовью? Как в самом деле она могла судить о таких вещах, если никогда прежде не знала любви?

Она увидела, как лакеи, подавшись в сторону, схватились за ручки двери в гостиную, и поняла, что две минуты истекли.

И в этот миг ее вдруг охватила безотчетная тревога.

Леоне казалось, что она не сможет больше продолжать этот маскарад. Ей следовало бежать прочь отсюда, наверх, и скрыться у себя в спальне или, еще лучше, переодеться в свою привычную одежду, пусть старую и поношенную, но которую она воспринимала сейчас как неотъемлемую часть себя самой.

Потом, почти против воли, ноги сами понесли ее вперед. Шаг за шагом они влекли ее все ближе и ближе к дверям, распахивавшимся перед нею, и затем резкий, звучный голос ливрейного лакея как будто эхом разнесся под сводами залы:

— Виконтесса Мэйфилд, ваша милость!

Это было имя, выбранное ими наугад, которое, как утверждала герцогиня, звучало настолько неопределенно, что среди их знакомых почти наверняка мог встретиться кто-нибудь с этим именем. И теперь Леона медленно шла через зал, показавшийся ей самым длинным из всех виденных раньше. Калейдоскоп ярких, ослепительных красок, люстр и цветов как будто обрушился на нее мощной волной и затем отступил снова, тогда как она была в состоянии сосредоточиться только на одной фигуре герцогини, приближавшейся к ней; глаза ее лукаво блестели, хотя на алых губах играла официальная улыбка приветствия.

— Как мило с вашей стороны навестить нас, моя дорогая леди Мэйфилд, — произнесла она тоном, которым обычно пользовалась, как поняла Леона, находясь в светском кругу. — Я как раз говорила моему мужу и другим гостям, как я была обрадовала известием о том, что вы оказались по соседству и собираетесь сегодня вечером удостоить нас своим присутствием. Вы выглядите просто восхитительно.

Леона присела в учтивом реверансе, и, едва она поднялась, герцогиня подхватила ее под руку и увлекла за собой.

— Ваша милость, — обратилась она к своему супругу, — это моя дорогая подруга, леди Мэйфилд, о которой я так часто рассказывала. Мне было очень приятно узнать, что этим вечером она оказала нам честь своим посещением.

— От души рад приветствовать вас, мадам, — произнес герцог, склоняясь к ее руке, и Леона была немало удивлена, обнаружив, что он оказался совсем не таким, каким она представляла его себе. Он был коренаст, довольно лыс, с длинным невыразительным лицом и неописуемым запахом конюшни, который не могли скрыть даже его элегантные атласные панталоны и бархатный сюртук.

— А теперь я познакомлю вас с остальными гостями, — герцогиня отвела Леону в сторону. — Мистер Николас Уэстон, старый друг нашей семьи…

— К вашим услугам, мадам, — отозвался мистер Уэстон с важным видом, и Леона с трудом подавила внезапное желание рассмеяться, так как было совершенно очевидно, что по крайней мере один из присутствовавших здесь не узнал ее.

— И сэр Хьюго Ракли, наш близкий сосед, — продолжала герцогиня.

Леона видела, что Хьюго не только не догадывался о том, кто перед ним, но и определенно не проявлял к ней ни малейшего интереса. Его взгляд был прикован к герцогине. Она заметила выражение восхищения в его глазах и не осуждала его за это.

— И наконец, — промолвила герцогиня, — я должна представить вам моего горячо любимого брата, лорда Чарда.

— Милорд… — пробормотала Леона, присев в реверансе и избегая смотреть в его сторону, ее опущенные ресницы оттеняли внезапно вспыхнувший на щеках румянец.

«Он тоже не понял, кто я», — решила Леона про себя, но, едва она поднялась, послышался спокойный голос лорда Чарда:

— Благодаря вам она выглядит очаровательно, Харриэт.

— Ох, Джулиен! Вы узнали ее! — укоризненно воскликнула герцогиня.

— Ну разумеется! — ответил лорд Чард. — Неужели вы действительно думали, что вам удастся меня провести?

— О чем вы говорите? — вставил Хьюго. — Это не Леона.

Николас Уэстон между тем поднес к глазу монокль и воскликнул:

— Боже правый! Какое превращение! Вот уж никогда бы не поверил.

— Быть может, кто-нибудь объяснит мне, что все это значит? — осведомился герцог.

— Да, конечно, любовь моя, — отозвалась герцогиня. — Но я считаю, что со стороны Джулиена было непростительно не поддаться на обман после всех усилий, которые я предприняла, и уже была уверена в том, что Леона сумеет провести вас всех. Как вы догадались, Джулиен? Ни у Николаса, ни у сэра Хьюго не возникло ни малейшего подозрения.

— Вы забыли изменить ее глаза, — серьезным тоном ответил лорд Чард.