имел в виду университет, а не город, – а там библиотека просто замечательная.

– А жилье здесь есть?

– Есть. И даже роскошное. Я предпочитаю жить в своем доме и с удовольствием хожу пешком в институт – ежедневно проходить милю туда и милю обратно очень полезно для здоровья, – но многие устроились в кампусе. Ну а директору, как подобает, предоставлен шикарный особняк Олден-мэнор.

– Кто еще здесь обретается?

– La crème de la crème[41], – ответил Эйнштейн по-французски и опять перешел на немецкий. – Курт Гёдель, Освальд Веблен и Герман Вейль были здесь с самого начала. Ну, конечно, Вольфганг Паули – как же его не вспомнить? – Эйнштейн хохотнул. – Ну и еще много народу. Уверяю вас, Лео, ведущий центр физики находится сейчас не в Геттингене и даже не в Беркли, а здесь.

Они подошли к главным воротам. Охранник махнул рукой Эйнштейну, и великий человек ответил ему широкой улыбкой и приветливо кивнул.

– И что, даже необязательно преподавать? – спросил Лео.

– Нет. Ни студентов, ни бесконечных кафедральных и факультетских собраний. Лишь общество наилучших умов и масса времени для раздумий.

Развернувшееся впереди длинное трехэтажное здание из красновато-коричневого кирпича, увенчанное башней с часами, явно произвело впечатление на Силарда.

– Это Фулд-холл, – сказал Эйнштейн. – Построен в 1939 году.

– Несомненно, индивидуальный проект! – заявил Лео. – Я знаю, вы никогда не видели Лос-Аламоса; я сам старался избегать его, как самой смерти, – но там попытались обойтись прежними домами, в которых раньше помещалась школа для мальчиков, и вдобавок налепили жестяных сборных домиков и тому подобного оскорбления вкуса и комфорта, которые можно было очень быстро привезти и собрать посреди пустыни. В таком месте просто невозможно здраво мыслить! Я предупреждал, что все, кто туда попадет, сойдут с ума. Так и получилось! – Он вспомнил, что сказал ему Ферми после одного из визитов Итальянского штурмана в Лос-Аламос: «У меня такое впечатление, что эти люди на самом деле хотят создать бомбу!»

Эйнштейн печально кивнул.

– Но вот это!.. – продолжал Лео. – В таком месте можно с удовольствием работать десятки лет.

– Понятия не имею, сколько лет мне осталось, – ответил Эйнштейн, – но я намерен провести их здесь. Если окажется, что рай существует, он, несомненно, будет располагаться ступенью ниже. – Они вошли в мраморный вестибюль Фулд-холла. – И, кстати, насчет ступеней: любимый проект Джонни загнали в подвал. – Эйнштейн первым спустился по лестнице, крепко держась за деревянные перила.

Они вошли в большую, но почти пустую комнату, освещенную только голыми лампочками, подвешенными к бетонному потолку, и Силард впервые с довоенных времен увидел своего старого друга; тот сидел, сгорбившись, за письменным столом. Фон Нейман был на шесть лет моложе Лео, ему исполнился только сорок один год, но Лео подумал, что к нему самому годы отнеслись добрее, чем к его соотечественнику. Волосы Джонни отступили со лба к макушке, а щеки запали, зато резко выдавались скулы.

– Янчи! – окликнул его Лео, используя венгерское уменьшительное имя.

Фон Нейман поднял голову.

– Силард! – Он поднялся с места, подошел – звук шагов гулко разносился по пустому помещению – и, энергично встряхивая, пожал руку Лео. – Какой приятный сюрприз! – сказал он по-венгерски и фамильярно ткнул Лео в живот. – Вижу, даже в военное время для вас имелись и пироги, и булки!

– Мозгу требуется энергия, – на том же языке ответил Лео.

– Что привело вас сюда? – продолжил фон Нейман, перейдя на немецкий, чтобы дать возможность и Эйнштейну включиться в разговор. – Неужели вас наконец-то выгнали из Чикаго?

– Нет, нет, нет. Я приехал, чтобы проконсультироваться с Эйнштейном. А он сказал, что вы работаете над чем-то интересным и полезным.

– Совершенно верно, – ответил фон Нейман. – Я думаю над кое-чем поважнее бомбы – о вычислителях.

– Ах, старина Янчи! – рассмеялся Силард. – Вас, как всегда, интересуют дамы.

– Увы, речь идет не о женщинах, а о машинах. И мы намерены построить здесь самую лучшую из них.

– Знаете, – вмешался Эйнштейн, перейдя почему-то на английский, – я сначала был против. Как, впрочем, и директор Фрэнк Эйделотт, что с его стороны очень странно: ведь эта штука должна будет много прибавлять![42] – Он испытующе взглянул на Лео. – Не очень? Ну ладно.

Силард, который громко смеялся только на фильмах Чарли Чаплина, выдавил слабую улыбку, и Эйнштейн опять переключился на немецкий:

– Этот институт призван стать убежищем, прибежищем чистой мысли, не имеющей отношения к практическому применению – больше нам, дорогой Лео, не придется патентовать холодильники! Сотрудники института занимаются только теоретической работой, никаких экспериментов. Но Джонни долго старался убедить нас, что мы очень сильно нуждаемся в его замечательном электронном чудовище, которое многократно ускорит расчеты, и только в этом месяце получил финансирование. Что касается меня, то я уже стар; спешка давно меня не интересует.

– Вычислитель сможет справляться с задачами, совершенно непосильными для человека с логарифмической линейкой, – сказал фон Нейман. – Среди наших конкретных планов – идеально точное прогнозирование погоды. А впоследствии, возможно, даже управление погодой.

– Все только и говорят что о погоде, – сказал Лео, – но никто пока не решался делать с нею что-нибудь – до вас, Янчи.

Фон Нейман одновременно с Лео, в 1920-х годах, жил в Берлине. Знакомые часто называли его Повесой Джонни за пристрастие к шумным вечеринкам. В ИПИ он работал с 1933 года; сюда он попал почти сразу же после того, как сбежал от стремительно росших при Гитлере в Германии антисемитских настроений (сначала он попытался формально принять католицизм, но очень быстро убедился в том, что это нисколько не помогает). В 1943 году он на некоторое время уехал в Лос-Аламос, чтобы помогать Оппенгеймеру, но в основном его работа в военное время была связана с ЭНИАКом, первой в мире электронно-вычислительной машиной, находившейся в университете Пенсильвании.

– В ходе первой попытки мы очень много узнали, – сказал фон Нейман. – Но в вычислителе, который скоро займет всю эту комнату, будет использована новая… – он нетерпеливо помахал рукой, подыскивая слово, – архитектура. Уверен, что он станет образцом для всех будущих вычислительных машин.

– Неужели? – отозвался Лео.

Фон Нейман кивнул:

– Я сконструировал вычислительные элементы, используемые в ЭНИАКе, и точно знаю, что по сравнению с тем, что мы делаем сейчас, они архаичны, как динозавры. – Он вскинул голову с таким видом, будто эти самые динозавры как раз находились перед ним. – Совершенно новый подход.

– Ну, новые подходы – это как раз то, что нам сейчас нужно, – ответил Силард.

– Для чего? – спросил фон Нейман.

– Янчи, извините, мне нужно перекинуться несколькими словами с Эйнштейном. – Лео приобнял старшего товарища за плечи и вывел в коридор. Там он почти взбежал по лестнице, вышел из дома, опять оказался под лучами октябрьского солнышка и остановился, дожидаясь отставшего Эйнштейна. – Это оно, – решительно сказал он, указав жестом на окружавший