Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Daran habe ich gar nicht gedacht![39]
– Это всего лишь гипотеза, – ответил Альберт и философски пожал плечами. – Но не исключено, что когда-нибудь появятся факты, чтобы подтвердить или опровергнуть ее. – Он взял с маленького столика графин, плеснул в бокал бренди и предложил Лео. Тот жестом отказался, и Эйнштейн с довольным видом забрал бокал себе. – По крайней мере, сейчас мир в безопасности.
Силард наклонился вперед.
– Сейчас, – повторил он. – Но ненадолго.
– Лео, мой мальчик, ты всегда был паникером!
– Вовсе нет. Но на днях я виделся с Оппенгеймером.
– А, – воскликнул Эйнштейн, – главная мировая знаменитость!
– Он сказал, что посылал тебе для консультации несколько уравнений.
– Да, совершенно верно. Не знаю точно, в чем там было дело, но я всегда готов помочь решить пари.
– Эти уравнения вызвали переполох в Лос-Аламосе, – продолжал Лео. – Ты же знаешь, что до войны Оппи увлекался физикой звезд, и не только он, но и Ханс Бете. Теллер тоже вместе с ними жарит мозги в пустыне – и он занимался звездами, пока несколько лет назад не переключился полностью на ядерный синтез.
– Милый Эдвард! Надеюсь, теперь, когда война кончилась, я снова увижу его и Мици.
У Лео не было портфеля – даже сейчас, когда прошло столько времени после побега из Германии в 1933 году (тогда он чуть не опоздал), он ограничивал свои пожитки тем, что могло поместиться в паре чемоданов. Но при нем был пакет для стирки, взятый из принстонского отеля, а в пакете лежала небольшая пачка бумаг, которую он сейчас достал.
– Это дал мне Оппенгеймер. Он, Теллер, Бете и еще несколько человек дважды и трижды проверили расчеты. Я тоже. Взгляни. А вот спектрограммы, о которых идет речь, за 1929, 1938 годы и за начало этого года. – Он помолчал. – Тебе понадобится некоторое время, чтобы разобраться. Если позволишь, я бы принял ванну, пока ты будешь изучать материалы?
* * *
Лео выждал до тех пор, пока Эйнштейн не позвал его по фамилии. Тогда он вылез из ванны, стоявшей на фигурных лапах, проверил перед зеркалом в резной раме, гладко ли зачесаны его волосы, облачился в белый махровый халат (не такой мягкий, какие ему нравились) и вернулся в гостиную.
Обычно невозмутимый Эйнштейн был явно взволнован. Он стоял у тяжелой бархатной портьеры, задернутой от послеполуденного солнца, и нервно пожимал переплетенные пальцы. Трубка лежала в ониксовой пепельнице.
– Печально, – сказал он, как будто одно слово могло передать всю глубину его чувств и мыслей. – Печально.
Лео опустился в то же кресло, что и прежде:
– Значит, ты согласен с выводами?
Эйнштейн печально кивнул:
– Похоже, что если Гейзенберг действительно сумел уклониться от помощи Гитлеру, то его маневры оказались бессмысленными. Через сто лет будет безразлично, кто выиграл эту проклятую войну.
– Ну, во-первых, мы все же остались живы, и этот вариант я предпочитаю другому, – сказал Лео. – Но ты прав: представители последнего поколения человечества могут жить на свете уже сейчас.
Выразительные карие глаза Эйнштейна окружала красная кайма.
– С младшим сыном я не разговариваю. Ты знаешь, что он живет в психиатрической клинике? Эдвард. Я не видел его уже больше десяти лет.
– Сочувствую, – мягко сказал Лео, у которого детей не было.
– Мне… – Слеза скатилась в одну из глубоких морщин на щеке Эйнштейна и потекла вниз. – Я должен загладить свою вину. – Его округлые, сутулые плечи легонько вздрагивали. – Я настроился так и умереть, не решив этот вопрос, но каким-то образом знал, что его жизнь может оборваться… – Он повернулся к Лео. – Тебе следует жениться на Труде. Видит бог, я не ханжа, но, по крайней мере, к концу света следует подходить с самым мирным и счастливым настроем, на какой способен человек, не так ли?
– Я не собираюсь оспаривать твоих утилитарных склонностей, старина, но, даже если мир обречен, то человечество, возможно, и нет.
– То есть?
– Я говорил, что долго беседовал с Оппенгеймером. Он совершенно удручен – не этим, а тем, что уже случилось. Он вымотан и истощен, этакая спичка, сотрясаемая изнурительным кашлем. Но, по его словам, Теллер уверен, что можно найти способ спасти хотя бы часть человечества. И Вигнер разделяет мнение Теллера. Ну, я, будучи утопистом, пожалуй, верю не только в воздушные замки, но и в эту возможность.
– Ты, Вигнер и Теллер? – сказал Эйнштейн. Он высморкался, потер глаза и задумчиво уставился в окно. Постояв так, он вскинул перед собою ладонями одна к другой испещренные старческой пигментацией руки. – Нет, у меня не хватит дерзости спорить с тремя марсианами.
Лео чуть заметно улыбнулся.
– Ладно, – сказал Эйнштейн. – Проникнуться фатализмом никогда не поздно. – Он расправил свитер на животе. – Послушаем, что скажет четвертый марсианин? Джонни фон Нейман сейчас как раз здесь, в Принстоне, и занимается чем-то таким, что вполне может пригодиться.
Глава 22
Ich bin Feuer und Flamme dafür[40].
Альберт Эйнштейн об Институте перспективных исследований
Силард и Эйнштейн вышли из белого, обшитого вагонкой дома осенним полднем. Воздух был холодным и терпким, как только что снятый с дерева макинтош. Обычно Лео ходил бодро и энергично, но сейчас он замедлил шаг из почтения к возрасту своего друга. Они шли по обсаженной деревьями Мерсер-стрит, направляясь к Институту перспективных исследований. Этот институт, основанный братом и сестрой Луисом Бамбергером и Кэрри Фулд, пожертвовавших пять миллионов долларов из капиталов, заработанных на розничной торговле, собрал немало лучших в мире специалистов по физике и математике, а также некоторое количество таких же светил в гуманитарных областях.
Был день Хэллоуина. В прошлом году в Чикаго Лео видел тыквенные фонарики, на которых были вырезаны карикатуры на Гитлера или лица с раскосыми глазами – самое страшное, что тогда могли вообразить американцы. Однако теперь на тыквах опять появились гоблинские рожи и благодушные улыбки… или, возможно, победоносные ухмылки.
– Вы еще увидите, какие здесь обширные владения, – сказал Эйнштейн (они продолжали беседовать по-немецки). – Сейчас институту принадлежит более двухсот сорока гектаров, но наша гордость и радость – это институтские леса. Осина, клен, бук, дуб, береза: какое дерево ни назови, у нас все есть. Там есть прекрасный ручей, а весной – прекрасные полевые цветы. Я знаю, Лео, что вы любите гулять. Лес успокаивает душу, а соловьи и другие певчие птицы составят вам отличную компанию.
– Звучит чрезвычайно заманчиво.
– Я ничего не приукрашиваю. Правда, скоро у нас выпадет снег. Я сам этим не увлекаюсь, но мне говорили, что здесь и лыжные прогулки замечательные. У нас имеется собственная неплохая библиотека, которая растет с каждым годом, к тому же совсем рядом находится Принстон, – он, естественно, явно