не повлекло воспоминаний из мира людей. Лишь старая привязка — сбитень — смог вытащить Ормара, и то не с первого раза. Клык с подачи Игната как-то понял, что я — не самый обыкновенный пес, и тоже пытался меня вывести. Но лишь удалив питомца, я смог сосредоточиться на вкусе сбитня, и это меня, наконец, проняло. Старая зацепка сработала.

Когда я всё это осознал, то захотел провалиться сквозь землю. Из-за собственной глупости чуть было не растворился в собачьем сознании окончательно.

— Вижу, что понял, — мрачно сказал магистр, и неожиданно хлопнул в ладоши, улыбнувшись во весь рот, — но! Зато у нас все-таки получилось! А значит, дальше пойдет проще.

Я не был так оптимистичен, как Кнут, и лишь слабо улыбнулся в ответ. Еще два дня Ормар пролежал в кровати, вновь и вновь рассказывая всё, что видел, чувствовал, хотел, ощущал, чего боялся в облике пса. Разные собеседники выслушивали рассказ, а писарь каждый раз всё полностью записывал.

Потом жизнь Ормара постепенно вернулась в обычное русло. Новым были лишь превращения в большого черного пса и возвращения в человеческий облик. Оно давалось тяжелее, чем в зомби, как и переход обратно. Но при этом контролировать сознание пса оказалось значительно легче, ведь у него не было такого всепоглощающего желания закусить людишками, как у зомби.

Ормар учился общаться с Игнатом особой речью из картинок — в облике собаки это давалось относительно легко. Также нетрудно было наладить контакт с Клыком. Когда пес осознал, что перед ним в облике сородича находиться его хозяин, то его восторгу просто не было предела. Клык транслировал чувства любви и преданности, желание всегда видеть хозяина в виде пса, расстраивался, что это невозможно. Постепенно между Ормаром в превращенном виде и Клыком стал выстраиваться настоящий диалог.

В облике человека я-Ормар стал более активно учить пса жестовым командам, которые дублировали речевые. При этом жесты должны были быть такие, чтобы их мог повторить Ормар в виде черного пса. Выглядело это со стороны, надо думать, фантасмагорично — один пес отдает команду другому, а потом за хорошее выполнение постукивает его по голове.

Оказалось, что при превращении в пса рост Ормара не соответствует размерам мальчишки. Он немного меньше, такой, как у Клыка. Вообще, черный пес в исполнении обитателя замка Золт оказался тем же самым северным дозорным, что его питомец, только не с белой, а с черной шерстью. Видимо, сыграли роль темные волосы Ормара. Можно было надеяться, что и при превращении в кота или сокола их размер будет таким же, что и обычных зверей.

Так в мире Ормара прошел еще один год, мальчишке стукнуло четырнадцать. Стало очевидным, что он отстает от Эйнара в искусстве боя — тот занимался только этим, а Ормару приходилось теперь свое основное внимание уделять превращению в зомби и пса, а также готовиться к трансформации в кошку. Клык и кот, которого звали просто Рыжий, отлично подружились. Рыжий тоже был не простым котом, а из крупной породы изначально диких кошек, а теперь грозы крыс и мышей.

С Эйнаром то и дело случались постоянные стычки. Лучший среди своих одногодок в боевке, он страшно завидовал дару Ормара, благодаря которому с ним постоянно возились Кнут, Игнат и другие далеко не последние в замке лица. Ормар теперь всё время был начеку, ожидая любой подлости от Эйнара и даже всерьез опасался за свою жизнь.

Глава 17

Итальянские птички

За прошедшие три года, а мне было уже четырнадцать лет, в Ломокне мало что поменялось. И в то же время изменилось всё. Жизнь вошла в привычное русло, чему я сильно радовался поначалу, даже не веря, что всё может идти вот так просто: день сменяется днем, неделя неделей, месяц месяцем. И ничего не происходит. Вслед за Ормаром я завел питомца — огромного пса, которого я назвал Митрофаном, а сокращенно Митрой. Потом, также по примеру моего друга из снов, большого кота Тимофея.

Сны давно стали привычкой и обыденностью, но они были в то же время для меня ежедневным, а вернее, еженощным напоминанием о том, что зомби и прочая нечисть — несомненная реальность. День за днем это толкало меня на утренние пробежки, занятия в подвале бабы Нюры, на превращения в зомби, а потом и в пса. Учтя все ошибки и обойдя все грабли, на которые наступил Ормар в далеком замке Золт, у меня всё прошло гораздо проще. Митра вел себя подобно Клыку, и также постепенно привыкал к тому, что его хозяин может вдруг оказаться мертвяком или псом.

Заморовы никак не хотели соглашаться заводить огромного пса в дополнение к уже имеющейся обязательной в каждом ломокненском доме дворняги. Мне пришлось выдумать, где взять денег на корм псине. Первое свое коммерческое предприятие я начал с того, что взял кулек и отправился с ним по берегу реки собирать битый хрусталь и фарфор. Отнес его в посудную лавку и предложил купить. Мне заплатили за него три копейки: это мне понравилось.

Я начал еще усерднее собирать фарфор, и за него мне продолжали платить каждый раз по три копейки. Тогда я решил расширить это выгодное предприятие. Для этого взял другой кулек, поболее, наполнил его хрусталем и фарфором и, согнувшись в дугу, понес свою тяжелую ношу в посудную лавку, где мне за нее заплатили пять копеек. С тех пор я носил в лавку только большие кульки. Вырученные деньги шли на содержание Митрофана.

Изыскивая дальнейшие средства для приобретения денег, я пустил в ход экономию. Она заключалась в следующем. Меня посылали за деньгами купить один фунт мыла за восемь копеек или фунта сахару за четырнадцать копеек. Я приходил в лавку и просил отпустить мне мыла «около фунта» на семь копеек, или сахару тоже «около фунта» на тринадцать копеек, и мне отпускали.

Экономические копейки я, приходя домой на Владимирскую улицу, закапывал в землю во дворе, а потом прибавлял к вырученным за продажу фарфора. Впрочем, скоро мне стало совестно обманывать новых родителей, и я прекратил «экономить». К тому же я стал помогать в приготовлении хлеба или же в хлебной лавке Заморовых, стоя за прилавком, где меня всему обучала старшая сестра Саша, которой было уже семнадцать и она превратилась в писанную красавицу. Ее знали в городе под именем «маленькой купчихи», потому что она частенько торговала хлебом, привлекая в семейную лавку множество молодых людей, внезапно подсевших на свежий ароматный хлеб.

Свои копейки приносили и покойники в Петропавловской церкви. Мы с бабой Нюрой являли теперь