словно включили миллион вентиляторов. Шум усилился. Вера поняла, что дождь пошёл. Но здесь, в тёмном, сухом и мягком полумраке, не упало ни капли.

«Там липы вокруг пруда, укроется под липами, Тимофей прав… так и будет… он у меня сообразительный мальчик…»

Она споткнулась о корень и упала на мягкую хвою. Под руками оказались всё те же шишки и мох. Сидя на хвое, она глянула вверх: темнота. Шум ширился. И капли стали падать в бору.

— Не стоит рассиживаться.

Вера встала и двинулась дальше по тропинке. И вдруг с ходу наткнулась на что-то плотное, невидимое, словно путь ей преградила невидимая стена. Зонт выпал из рук.

«Господи… что это?»

Она ощупала ладонями то, во что упёрлась. Это была невидимая стена, ровная и упругая на ощупь.

«Мягкий? Здесь?.. Почему?»

Полыхнула яростно молния, снова высветив весь бор, и Вера увидела перед собой гигантский мягкий куб из прозрачного живородящего пластика. Широкий, метров пятьдесят, и высокий, выше вершин старых елей, он стоял в бору. Поглощённые им ели, высвеченные молнией, казались погружёнными в стекло. Но это было не стекло.

Гром раздался наверху, и тьма снова вернулась. Вера вспомнила, что её зонт умный. Она подняла его.

«Давно бы догадалась…»

— Свет! — скомандовала она, и на наконечнике зонтика вспыхнул холодный яркий свет.

Отойдя назад, Вера осветила громадину. Куб высился и ширился, некоторые ели были наполовину или на четверть скрыты в нём, некоторых ветвей он едва коснулся.

«Почему он ползёт в лесу, а не в поле? Странно…»

Она подошла, положила руку на идеально ровную поверхность куба. Толкнула. Грань куба слегка завибрировала, как желе. Постояв, Вера почувствовала, куда двигается куб. Он полз по лесу бесшумно, глотая всю попавшуюся на пути растительность, проходя через неё и никак ей не вредя.

«Творятся странные вещи у нас в Телепнёво…»

Освещая себе дорогу, Вера обошла куб, нашла тропинку и двинулась по ней. Вскоре впереди показался просвет. Дождь превратился в ливень, струи пробивали бор и падали на Веру.

Зонт раскрылся. Луч вспыхнул внутри его, освещая Вере тропинку. Ельник стал редеть. Вера шла по знакомому пути — слева пень, похожий на горбатого гнома, справа расщеплённый ствол ели, под ногами захрустели гнилушки. Ельник стал молодеть и редеть.

И в сотый раз Вере вспомнилось:

«В паутину рядясь, борода к бороде, жгучий ельник бежит, молодея в воде…»

Ливень ударил по зонту.

— Хляби небесные.

Шлёпая ботами по воде, Вера вышла из ельника. Лило сплошной белой стеной, так хлюпало и шумело вокруг, что ничего не было видно.

— Где же мой мальчик? — Вера осмотрелась, сжимая пальцами трясущуюся палку зонта.

Пруд был впереди, а слева различались силуэты четырёх старых лип. Вера направилась к ним.

«Какой сильный дождь… потом прямо потоп…»

Под липами никого не было.

«Всё-таки он на запруде…»

Она вошла под липу. Здесь лило немного. Старое дерево защищало от ливня. Листья, принявшие на себя удар стихии, гудели.

— Мам! — раздалось сзади.

Вера обернулась. Под другой липой с удочкой и пластиковым ведёрком стоял её сын.

— Господи! Глебушка!

Она перебежала к нему. Глеб смотрел на мать насмешливо-обиженно, оттопырив пухлые губы. Волосы на его голове были мокры.

— Промок! — Она вытерла ладонью его лицо. — Мы думали, что ты на запруде, я Тимофея туда послала.

— Чего там делать-то? — с обидой проговорил он. — Рыбы нет совсем. А у нас — во.

Он показал ей ведёрко. В нём плавали два окунька и ёрш.

— Какой ты у меня герой! А где же Митяйка?

— В деревню побежал, дурак. Сказал, отец запорет за опоздание. Дурак. Не пойду с ним больше рыбалить.

— Бог с ним… — Вера вытирала голову и лицо сына. — Пошли домой.

Мать взяла у сына ведро. Они пошли, укрывшись зонтом.

— Весь ты промок, Глебушка…

— Ну и чёрт с ним.

— Не ругайся.

Но не успели они отойти от лип, как из стены ливня выехала коляска Тимофея.

— Ах, слава Богу, догадался! — воскликнула Вера, обнимая сына.

Тот шмыгнул носом.

— А вот и мы! — выкрикнул Тимофей из-под своего прозрачного навеса-козырька.

— Спасибо, Тимофей! Как славно, что вы заехали!

— А как же ш?

Конюх спрыгнул с облучка, стал помогать им усесться в коляску.

— На запруде глянул — токмо лягушки квакают!

— Там сроду лягушек не водилось, — пробурчал Глеб, усаживаясь со своей удочкой. — Там — раки. А у нас даже рачевни нет.

— Как же славно, как хорошо!

— Всё как надобно, Вера Павловна!

Ливень заглушал голоса людей.

— Тимофей, садитесь, а то насквозь промокнете! — выкрикнула Вера. Конюх вскочил на облучок, накрылся, дёрнул вожжи. Коляска покатила, разбрызгивая воду.

Дома Вера сразу повела сына в ванную комнату переодеваться. Сняла с него мокрую куртку с рубашкой, ботинки, носки, штаны.

— И трусики снимай.

Глеб отвернулся, стянул с себя трусы. Вера накинула ему на плечи махровый халат.

— Чтоб не простыть, выпьешь горячего чаю.

— Не хочу я чая, — буркнул Глеб.

— Непременно выпьешь! С мёдом. Не спорь с мамой.

Она стала развешивать его вымокшую одежду на полотенцесушителе.

— Промок? — в приоткрытую дверь заглянула Ольга Павловна.

С Верой Павловной они были близнецами. В отличие от коротко подстриженной сестры, Ольга носила длинные волосы и красила их в серебристо-русый цвет.

— Рыбку удил, — ответила Вера, оборачиваясь.

— Поймал чего?

— Поймал, — буркнул Глеб, не глядя на тетю.

— Молодец! — хлопнула в ладоши Ольга. — Слава опрокидывателю чашек с какао! Слава в ве-е-е-ках!

Глеб угрюмо шмыгнул носом.

— Оля, ты становишься однообразной, — сказала Вера.

— Меня это не пугает.

— Зато меня настораживает.

— Однообразие для меня — предсказуемость и рациональность. Тебе же скучна рациональность, правда? Ты хочешь родимого хаоса.

— Я хочу толерантности.

— Ух, какое старомодное словцо!

В ванную комнату вбежал рыжий кот Малюта. Ольга подхватила его на руки:

— Куда, разбойник?

Вера подошла к сестре. Всё, кроме одежды и волос, у них было одинаково, даже голоса.

— Мы идём пить чай. Присоединишься? — спросила Вера и почесала Малюту между ушей.

— Мне некогда, сестра. У нас сеанс.

— С Малютой?

— Нет, с Випой.

— Я видела её в саду.

— Она уже позирует мне.

— Успехов. — Вера с улыбкой поклонилась и произнесла нараспев: — И чтобы цве-е-е-ет пошё-ё-ё-ёл!

— Пойдёт, пойдёт.

Ольга вышла.

Вера взяла Глеба за руку:

— Пошли. Без чая с мёдом не отпущу.

Глеб нехотя двинулся за матерью. Красный махровый халат был ему велик и волочился по полу. Они спустились в гостиную, прошли в столовую. Слышно было, как на кухне кипит работа.

— Садись и жди меня, — сказала Вера, а сама пошла на кухню.

Глеб уселся за большой стол.

На кухне Фока готовил,