не подтверждал. Как-то иначе он относился к ней, с чувством другой окраски – хотя, безусловно, теплым. И сильным, как выяснилось вскоре.

Тем не менее букет белых хризантем купил – благо, цветочный рядом, а костюм уговорила его одеть Настя, сам бы он направился в джинсах.

Не помог ни букет, ни костюм. Олеся высмеяла его, причем выбрала для этой цели настолько изуверский прием, что у Коновалова не осталось ни малейших сомнений: он для нее – клоун. С клоунами разговоров о замужестве не ведут.

Взбешен он был не на шутку. Может, для нее он и полное ничтожество, но себя он таким не видит! И не собирается!

Злился, не переставая, две недели. Ровно до ее звонка, когда она попросила о содействии. Послушав ее нелепую просьбу, решил поначалу, что она просто придумала причину, желая вновь навести мосты. Потом себе напомнил, что мостов-то как раз никаких и не было, а были одни только сочиненные им иллюзии, и девочка не виновата, что он сам себя раскочегарил мысленным слайд-шоу про семейный уют, и так усердно раскочегарил, что в эту реальность поверил.

Но в помощи не отказал. Куда деваться? Макса к ней тянуло. Ну, а тот факт, что для нее он не кто иной, как явление под названием «полезный контактик», которое следует максимально эффективно задействовать в личных интересах, воспринял спокойно. После вселенской гадости, которую сотворила ему Алка, он утратил способность удивляться любым другим гадостям.

Ну, а вчера Коновалов сделал открытие, которое его не порадовало: он Олесю ревнует. Тяжелое чувство к нему прилипло, убийственное. Оно ведь даже не чувство, а состояние души, пожирающее все внутренние ресурсы. Ко всем прочим его проблемам еще и эта прибавилась.

До сих пор по отношению к ней подобными переживаниями он не терзался. Это как раз понятно – спровоцировать их было некому, ни одного мужика рядом с Олесей не вилось. А вчера полюбовался на представителя: «павлин» был знатный – во всех смыслах. Куда менту Коновалову до него…

Он рассвирепел до потери психического равновесия, наблюдая заходы холеного чинуши, которым Коновалов ничего не мог противопоставить за отсутствием подходящего статуса. По дороге к дому, яростно крутя баранкой, он позволил себе едкие комментарии в адрес Михеева, и совершенно напрасно: коноваловское мнение пассажирку вряд ли могло интересовать. А оттого что несдержанным себя проявил, словно баба истеричная, а значит, уронил себя в Олесиных глазах, на душе сделалось мерзко.

И это не единственный ущерб, который он сам себе нанес, предавшись злой ревности, вытеснившей все прочие мысли из головы. Известно, что девушкам нравится, когда интересуются их делами, если уж не внутренними переживаниями. Про переживания Коновалов поостерегся бы спрашивать, а вот о результатах поездки спросить стоило бы. Закрепить, так сказать, межличностные отношения, хоть и в деловом ключе всего-то.

Потерпевшую пришибла, конечно, ее сестрица, в этом Коновалов нисколько не сомневался. Случай не единичный, почти банальный. Кроме того, по прошествии трех суток с момента убийства, и после того, как на месте преступления поработали ребята из отдела по расследованию особо тяжких, обнаружить что-либо новенькое из улик невозможно – все обнаружено и запротоколировано еще в среду. Особенно, если искать улики возьмется дилетант.

Олеся, правда, уверяла его, что не за уликами отправляется в особняк чиновника, а исключительно ради того, чтобы побродить среди декораций, внутри которых было убийство совершено, и взглянуть на участников трагедии, дабы впоследствии сочинить некий сценарий происшествия, и таким образом выявить убийцу, но эта ее идея показалась Максу настолько дико-нелепой, что, вспоминая ее, он раздражался и конфузился одновременно.

Но разве это помешало бы тебе, чувак, расспросить ее, о результатах, которых она добилась, поговорив с михеевской экономкой и прогулявшись по тамошнему зимнему саду? Ты ведь артист, как и многие из твоих коллег, изобразил бы на пять с плюсом серьезный вид и заинтересованный, и даже сочувственный, если того потребовал бы контекст.

И вдобавок мог бы спросить о ее дальнейших действиях. Может, ей снова колеса понадобятся, так ты и предложил бы свои, все же нынче выходной. А Настя, между тем, доложила после утренней прогулки, что «тетя Лёля такая важная шла на остановку, и очень спешила, поэтому, наверно, нас с бабой Аней не заметила, и Плюшку не заметила, но он далеко убегал».

Важная и в воскресенье с утра – это куда же направилась? Не на работу точно. Да и вряд ли на свидание.

Он стоял на балконе, прикидывая, не закурить ему ли прямо здесь, рискуя принять на себя очередную порцию маманиной воркотни, или все же сберечь нервы и выйти на лестницу, как вдруг увидел ту, о ком только что думал. Она появилась из арки дома напротив, направляясь, понятное дело, к дому своему.

Вид у нее действительно был весьма официозный – это в смысле одежды. А выражения лица он рассмотреть не мог, но это поправимо!

Он метнулся в прихожую, гаркнув: «Гулять!», и Плюшик, подняв башку от лежанки, удивленно взглянул на хозяина, но команду воспринял с энтузиазмом и даже тихонько подтявкнул.

Настя выскочила из своей комнаты, спросила оживленно: «А можно я Барби с собой возьму?» и с куклой в руках прошмыгнула мимо папки, чтобы отыскать свои кроссовки, убранные аккуратисткой бабой Аней внутрь обувной тумбы.

– Сидеть, – скомандовал Коновалов, и Настя испуганно на него взглянула, и губы ее задрожали, сейчас заплачет.

Коновалов опомнился, быстро присел с ней рядом на корточки, погладил по волосам.

– Малышка, я спешу, – проговорил он извиняющимся тоном. – Хочу поговорить с тетей Лёлей, она как раз во дворе сейчас. Понимаешь?

С чего он вдруг решил, что маленькая девочка должна его понимать? И что именно понимать она должна?

– А Плюшик – это прикрытие? – серьезным голосом спросила Настёна.

Он подтвердил так же серьезно: «В точку», и с беспокойством подумал, а не слишком ли много для своих лет понимает его дочь? И прав ли бывает он, когда привлекает ее к своим закулисным играм, пусть даже Настюша сама явилась провокатором его провального сватовства?

Но с какого-то времени – он не отследил, с какого, – он начал примечать, что Настино охлаждение к своей добровольной репетиторше рассеялось, и симпатия к ней вернулась, и, более того, дочка начала относиться к Олесе с сочувствием, а на него самого иногда косилась неодобрительно, и это было странно. Хотя, возможно, Коновалову все это мерещится.

Был соблазн, не дожидаясь лифта, проскакать через две ступени до первого этажа, но Плюха будет путаться под ногами, что может закончиться для кого-нибудь