– Не обманут? – засомневалась Мария.

– Я, думаешь, об этом не кумекала? Прямо извелась вся! Может, – говорю своему Олегу, – гипноз? Может, загипнотизировала она Юрия Ивановича, как этот фокусник Вольф Мессинг, про которого в газетах пишут? Не зря же глаза у нее такие… Ведь и я как на духу ни с того ни с сего душу ей открыла! А Олег говорит: «Какая с нас польза? Хороших людей на земле много, и среди цыган встречаются».

Тетя Зина всхлипнула.

– Он и сам у меня хороший… Ну и я перестала голову ломать. Нет тут гипноза, нет выгоды никакой, когда человек человеку помогает. Не обманывает она меня. Зачем? Да и Юрий Иванович не цыган же, не жид какой-нибудь, русский человек… Начальник целого речпорта, а как уважительно с Настей разговаривал, поглядела бы ты! И знакомы, кажись, давно. Показалось даже – интерес у него к ней мужской… Да не мое это дело. Мне главное, что ни копейки своей я не потратила, довезут нас за просто так. На еду должно хватить. За мебель сегодня тоже наверняка выручу. Короче, появилась у меня надежда, что доберемся мы до Уржума без больших мытарств. А там Олеговы родители ждут, зовут… Пусть Змей прилетит, пусть город, как песок, просеет, мы – ту-ту-у! – ищи, стервец, ветра в поле!

Тетя Зина как-то странно, мелко-мелко затряслась и закрыла руками раскрасневшееся лицо.

– Тебе, Мария, спасибо, – проговорила сквозь пальцы, продолжая трястись.

– Мне-то за что?

– Как – за что? – страстно воскликнула гостья и отняла ладони от мокрого лица. – Как – за что?! Сама знаешь, какой человек Тугарин! А я?.. Я ж, пока с ним жила, в корысти ему не уступала! Что я, не помню, как люди ни за что от голода мерли на мысе? Помню! Помню, и жалко было, а корысть-то – больше!.. Мне, Мария, Хаим твой всю душу враз перевернул, глаза открыл, когда Змей собирался на Столбы к людоедам его послать за нельму стащенную! А знаешь, почему не послал?

– Почему?

– Потому, что Хаим спас гадюку Тугарина! Змей с похмелья молока напился, и оно внутри его свернулось, колом в горле встало. Если б не твой муж, смерть пришла бы гадине, и поделом! Мог бы не спасать, а спас… и Тугарин слово сдержал: не отправил в тюрьму на людоедский мыс, добыл где-то красный стрептоцид для тебя… Ох, чего я не передумала… о любви вашей, о жизни! Я после разговора с Хаимом на сто процентов изменилась, хотя и пяти минут с ним не разговаривала. Знаю – горе на мне людское, до конца жизни стану отмаливать, только бы на ребенке грехи мои не отразились…

Пока тетя Зина бурно плакала, уронив лицо в ладони, Мария стояла безмолвно и потерянно.

Успокоившись наконец, гостья глухо проговорила:

– Прости за все, если можешь. Береги свой талисман. Счастливый он, если и мне, левому человеку, помог. Жизнь, считай, сохранил. Настю-цыганку красотой своей привлек, а то не подошла бы. Я честно ей сказала: так и так, не мой кулон, вспомнила о тебе, о Хаиме. Настя говорит: отдай камень обратно, раз не твой… А я и сама хотела отдать…

Дрожа подбородком, тетя Зина улыбнулась Изочке, кивнула Марии:

– Ну, пойду. Прощайте. Счастья вам, синеглазые. Молиться буду за вас.

Мария в смятении провела по лицу ладонью, словно хотела снять с него невидимую паутину.

– Мамочка, а до Усть-Кута долго плыть? – спросила Изочка.

– Да, наверное, – рассеянно ответила Мария.

Даже не заметила, что дочь назвала ее не как обычно – не по имени. Глаз не отрывала от зеленого семечка, раскрытого в застывшей капле.

Изочка потом тоже долго разглядывала счастливый камень и все не могла им налюбоваться. Она была очень благодарна тете Зине. Женщина не обманула, не зря клялась Христом Богом – вернула камень. Даром вернула… Дайе Басиля помогла ей с поездкой. Хорошо, что хорошие люди помогают друг другу.

Мария положила кулон в резную деревянную шкатулку, где хранились янтарные бусы. Изочка знала, что однажды во время наводнения на Мысе Тугарина шкатулка с бусами попала в воду, и ее понесло по волнам. Нийоле, соседка Готлибов по юрте, закричала: «Боже, Боже, там янтарь, там наша маленькая Литва!» Тогда большой мальчик Юозас прыгнул в ледяное море и спас шкатулку, а потом долго болел… Жаль, что Мария рассказывала о тех событиях редко и скупо. Изочке не наскучивало слушать мамины воспоминания о пани Ядвиге и остальных. Пани Ядвига пережила болезнь и голод и всем помогла его пережить, а когда люди уже не сильно голодали, умерла… След Гринюсов и учительницы Гедре с дочкой затерялся. Мария говорила, что их послали работать в шахты, где добывают каменный уголь. Но сейчас она, наверное, вспоминает хорошего человека, подарившего ей чудесный камень.

– Мариечка, а фрау Клейнерц – учительница, машинистка или полы моет?

– Просто пожилая женщина. Немка.

– Немка? – удивилась Изочка. – Хорошая? Немцы же плохие!

Мария объяснила, что среди них, как в любом народе, есть всякие люди.

– И красивые?

– Конечно.

Это было удивительно. Все немцы на картинках и карикатурах в старых журналах казались страшными или смешными.

– А Клайпеда красивее Якутска?

– Невозможно сравнить, – Мария улыбнулась, но глаза были грустные. – Клайпеда – настоящий европейский город. Старший среди городов Литвы, ему больше семи столетий. Для меня он красивее всех других. Это единственный морской порт в Литве, который никогда не замерзает… не замерзал, даже если зима была холодная. Через Клайпеду дороги по воде и суше соединяли восток и запад… Вот станешь учиться в старших классах, купим глобус, и я покажу тебе Балтийское море. Маленькая точка рядом с ним – наша с Хаимом Клайпеда. Должно быть, она изменилась после войны. Отец Алексий, мой попечитель, писал, что большие сражения сильно разрушили ее…

Мария вздохнула и снова открыла шкатулку с памятными украшениями.

– Возвращается понемногу «наша маленькая Литва». Когда-нибудь и мы туда вернемся… Да, вернемся! Ты увидишь море, полюбишь его, полюбишь Клайпеду, высокие сосны, белые дюны. Мы с тобой поклонимся месту, где стоял молельный дом – я в нем родилась и выросла. Потом пойдем искать фрау Клейнерц. Она была крепкая старушка и, может, еще жива… А первым делом наведаемся к православному кладбищу, где похоронена твоя бабушка Софья…

Мария сидела за столом долго, смотрела далеко, и шкатулка перед нею была раскрыта.

«Вспоминает Литву, – понимала Изочка и чувствовала в груди больную печаль. – Если б я жила в чужой стране, я бы тоже положила перед собой куриного бога, которого подарил Сэмэнчик. Куриный бог помог бы мне смотреть через леса дремучие, реки бегучие, горы непролазные… И я бы видела мою бабушку Лену».

На работе дядя Паша носит белый халат и костюм, а дома ходит в старой гимнастерке и брюках галифе, хотя перестал быть солдатом давно, Изочки тогда еще не было на свете. Дядя Паша доктор, но не человеческий, он – ветеринар, лечит разных животных, проводит опыты с крысами в лаборатории ветстанции и ездит с проверками по фермам. Скоро должен поехать на ферму в колхоз рядом с «кирпичкой». Изочке хотелось бы поехать с дядей Пашей, но она не решилась отпроситься у Марии – все равно не пустит. До школы осталось совсем мало времени…