— Дом четыре по Вишневому переулку? — удивился Чекалин. — Хороший дом, построили три года назад по индивидуальному проекту для членов семей городского руководства. Не жирно ли — даже для зама по снабжению крупного автопредприятия? Неплохо устроился человек. Походи еще немного, Борис. Убедись, что он дома, — и на базу. Нет у нас ресурсов шпионить за каждым жителем города. Пустое это дело, — заключил Чекалин, бросая трубку. — У Нетребина рыльце в пушку, можно не сомневаться. Но прикрытие товарищ имеет, знается с кем-то из небожителей. Сомневаюсь, что нам нужен именно он. История с Людмилой — вилами по воде, теперь не проверишь. Герасимова он мог убить, но при чем здесь остальные, тем более Микульчин? Есть соображения, Болдин?

— Кончились, — честно признался Павел, — но осталось убеждение, что все идет из старины глубокой. Либо из не столь отдаленного прошлого. Почему мы ничего не знаем о Таманском и Боброве? Что они делали двадцать лет назад? Участвовали ли в войне? По возрасту — могли. Что мы знаем о семье Герасимовых, кроме того, что они переехали в Плиевск несколько лет назад? Долго ли жили в Приморье? Что было до того? Тот же военный период, сложное время послевоенного восстановления? Чего мы не знаем о Микульчине? Со мной все ясно, я тут неделю. Но вы-то? Не говорю, что он замешан в чем-то темном. Ситуаций — масса. Кому он перешел дорогу, что мог увидеть или услышать? Или старое дело вдруг аукнулось?

— Ты еще вспомни про утопленные фашистами документы в озере, — проворчал Чекалин. — Или историю с пропавшими туристами, совпавшую с ограблением Госбанка.

— Незачем вспоминать — еще не забыл. Разрабатывать надо эти вопросы. Вам лень — сам займусь. Война закончилась четверть века назад, свидетели той поры — среди нас…

Со вторника начались дожди. Еще не проливные, но уже нудные. Тучи беспрерывно бороздили небо, регулярно из них что-то выливалось. Плащ с капюшоном и зонт стали обязательными атрибутами при передвижении по городу. Старый отечественный внедорожник оправдывал роль зонта не всегда.

История с затопленным архивом оказалась не вымыслом. Во всяком случае, какие-то контейнеры солдаты Ваффен СС сбрасывали в воду. Иван Игнатьевич Чирков уже в ту пору был немолод, работал сторожем на лодочной станции. Сейчас он благополучно доживал свой век на пенсии, выращивал капусту и имел прекрасную память.

Это было во второй декаде сентября 1943 года. На востоке громыхала канонада, на юге и севере — тоже: Красная армия подходила к Смоленску. У немцев творилась неразбериха — невзирая на их национальную страсть к порядку. Все боеспособные части отравлялись на восток — под огонь советской артиллерии.

В Плиевске оставались комендантская рота, эсэсовские вояки и перепуганная деморализованная полиция. С автотранспортом стряслась беда — партизаны напали на автопарк, забросали бутылками с зажигательной смесью все оставшиеся грузовики. Каратели лютовали, расстреливали в отместку местных жителей.

Иван Игнатьевич караулил в ту ночь лодочную станцию, с ним были два рыбака и их жены — чинили сети после недавнего шторма. Немцы нагрянули внезапно — на гужевых повозках. Что-то орали, изолировали всех находившихся на причале гражданских. Сторож спрятался в камнях, его искали, бегали по берегу, но не нашли.

Иван Игнатьевич видел из укрытия, как на середину Лебяжьего озера вышли три плоскодонки. Немцы спешили, ругались, сбрасывали в воду тяжелые контейнеры. Одна из лодок чуть не перевернулась. Глубина в том месте самая большая — десятки метров. И дно илистое, может небольшой катер засосать. Солдаты порожняком вернулись на берег. Загремели выстрелы. Потом тихо стало.

Иван Игнатьевич выбрался на причал, обнаружил четыре бездыханных тела, в том числе двух женщин. Эсэсовцы на пустых телегах вернулись в город.

Сутки Чирков отсиживался в скалах на южном берегу. Потом пришли наши, город взяли почти без боя — немцы бежали так, что обернуться было некогда. Иван Игнатьевич вернулся в частично сгоревший дом, через день поковылял в НКВД, честно рассказал всю историю. Мужика поблагодарили, дали подписать бумажку, чтобы помалкивал. И все.

Он продолжал работать на лодочной станции, пока ее не ликвидировали, но не помнит, чтобы советские спецслужбы что-то извлекали со дна. То ли отнеслись несерьезно, то ли погиб тот капитан, бравший показания, а других осведомленных не было. Повторно в НКВД Чирков не пошел — он свой долг выполнил. Вспоминать ту ночь — себе дороже. Лет десять рот не открывал. Потом одному рассказал, другому. История пошла, стала чем-то вроде легенды…

— Ну, ты гигант, — покачал головой Чекалин. — Такую историю раскопал — и всего за пару часов. Может, и убийцу найдешь?

— И какой нам барыш с этой истории? — справедливо заметил Максимов. — Она илом заросла. Поднимай на здоровье — если оборудование найдешь. Чего людей-то убивать?

В два часа пополудни хоронили Микульчина и его супругу. Дождь сделал поблажку — ненадолго прервался. У гробов, выставленных рядом с домом, плакали люди — сестра Микульчина, родственники Надежды. Коллеги стояли на ветру с каменными лицами. Из РОВД пришли многие — к Константину Юрьевичу относились хорошо. Прибыли автобусы из автотранспортного предприятия, погрузили всех желающих.

Люди перешептывались: сестра Константина Юрьевича куда-то спрятала мальчонку — на траурной церемонии его не видели. Нервы парня берегли. Потерять в одночасье обоих родителей — можно и свихнуться. Гробы опустили в землю, люди стояли с непокрытыми головами. Майор Ваншенин произнес несколько слов, но быстро закруглился, потупился. Остальные подавленно молчали, смотрели, как похмельные могильщики заваливают ямы землей. Пошла по кругу водка, шоколадные конфеты.

От спиртного Болдин отказался, жевал батончик, отойдя в сторону. Мужики в фуфайках формировали лопатами могильные холмики. Церемония вытягивала душу. Усилился ветер, закапал дождик. Люди поодиночке и группами потянулись к центральной аллее кладбища.

— Приходите на квартиру, — просила севшим голосом пожилая маленькая женщина, — помянем Наденьку и Костю. Все уже готово, мы вас ждем. Уж не обессудьте, что не в кафе, — так получилось, у них все занято…

Подошел Чайкин, поднял ворот плаща, стал мяться рядом.

— Да уж, похороны… На поминки пойдем?

Закон жизни — поминки посещались активнее, чем похороны. Можно выпить, поесть, а под конец даже посмеяться — если родственники усопшего не будут против. Павел неопределенно пожал плечами. Внезапно Чайкин изменился в лице. Он уставился Павлу за спину, взгляд его сделался напряженным, задумчивым.

— Медленно поворотись… Только не дергайся, как бы невзначай… Видишь даму за деревом? Скромная какая-то, не подходит, хотя ей явно сюда…

Павел медленно обернулся. Березовый околок на краю погоста выглядел нарядно. Могилы до него пока не дотянулись, березки весело бежали по пригорку, шелестела листва на ветру. Из-за дерева выглядывала женщина, смотрела, как люди покидают место