— Безусловно.

— Могу ли знать, какие у вас факты?

— Да какие факты, когда голос ваш!

— Допустим. А ефе?

— Да вот, извольте… — И тут Шелкинг запнулся. Потому что не смог найти никаких иных доказательств. Выходит, он выполнил приказ голоса, похожего на ванзаровский, и даже не испросил письменного подтверждения. То есть совершил служебное преступление. И теперь его… Столько лет лямку тянул, год до пенсии, так что ж, этот супчик под монастырь подвел? Не бывать этому! Давно он недолюбливал господ зазнавшихся из сыскной, вот и поквитается…

— Господин коллежский советник, — официальным тоном начал пристав. — Мое отношение к служебной дисциплине известно. Если изволили отдать приказ телефонируя, для меня этого достаточно. Самоуправством не занимаюсь. На том стою и стоять буду.

Подполковник и вправду решил стоять насмерть.

Что остается делать? Бросить все и ехать за дочками? Но ведь с ними Глафира, значит, будут сыты и присмотрены. А тут дорога каждая минута. Родион Георгиевич выскочил из участка, как свежее пиво из бочки.

Ломаные бочки, драные веревки, сгнившие бревна и доски, а также прочие ошметки невесть чего густо покрывали склон реки. Неподалеку располагались баржевые склады леса и пеньки: все, что в хозяйстве отслужило срок, по древней русской традиции выкидывалось за забор. Отчего сама собой выросла помойка.

В это утро Тимошка Ермолаев, грузчик с пристани, мучился болезнью понедельника. Жажда требовала прикладываться к ведру и вливать в страдающий организм изрядные порции жидкости. Живот, вместивший без малого литра три, раздулся под рубашкой, но голове от этого легче не становилось.

Тимошка испил еще водицы и собрался прогуляться до ветру. Далеко идти не пришлось. Вся артель справляла естественные нужды за забором, среди живописной свалки.

Парень выбрал местечко, прикрытое горой досок, распустил веревочку, державшую порты, и насладился облегчением.

Сзади визгливо залаял Тузик — кудлатая собачонка, которая кормилась при артели, за что и получала подпаленную шерсть, тычки в нос и прочие шутки добродушного народа.

— А ну, кыш, погибель, — лениво прикрикнул Тимошка.

Тузик внимания не обратил, а надрывался противно и громко.

Тимошка подпоясался, поддернул порты и лениво приблизился к скотине, желая отвесить ей хорошего пинка. Но так и застыл столбом, вытаращив глаза и раззявив рот.

Собачонка прыгала как заводная, облаивая предмет, которому на свалке быть не полагалось.

— Что такое? — вдруг сказал строгий голос.

Тимошка оглянулся. Откуда-то объявился господин в строгом костюме и черной шляпе. Он уставился на парня:

— На что лает твоя собака?

— А вы кто будете?

Господин споро объяснил и повторил вопрос.

От страха Тимошка пробормотал что-то невнятное и вытянул палец.

Там, куда ткнул натруженный указательный грузчика, среди древесного мусора белел предмет, который, несомненно, был не чем иным, как человеческой рукой. Тузик замолчал, боязливо подкрался и принюхался к находке.

А господин в черном осклабился:

— Вот и хорошо… Как звать?

— Тимофеем…

— Будешь, Тимошка, у нас свидетелем.

Настоящего свидетеля на опознание трупа и калачом не заманишь. А вот зеваки и бездельники прибегут с радостью, еще будут толкаться от нетерпения. В очередь встанут, что и в дверь не поместится. Вот, пожалуйста, цепочка столичных жителей начиналась в глубинах морга, а заканчивалась в садике. Человек пятьдесят будет.

Тех, кто стоял в ожидании, не образумили перекошенные физиономии выходивших с «опознания»: мужчины нервно утирали лбы платочками, а нескольких дам вывели под руки, им стало дурно. Очередь упрямо двигалась к цели. Родиона Георгиевича даже не хотели пропустить, но Джуранский быстро навел порядок.

Появление коллежского советника не осталось незамеченным. Распахнулась облезлая дверь с табличкой «Заведующий моргом», выпорхнул высокий сухощавый субъект в идеально чистом халате.

Доктор Лекторов тепло приветствовал гостя:

— Мы уж вас ждали-ждали, но народ стал волноваться, пришлось впустить. Вы уж нас простите!

— Ждали кого? — уточнил Ванзаров.

— Ну, вас, естественно! В бумаге так прямо и указано: опознание начинать в присутствии помощника начальника сыскной полиции, — сообщил милейший Август Генрихович. — Так много о вас наслышан, какая честь познакомиться лично! Сегодня расскажу жене — не поверит!

Потребовались немедленные объяснения: от кого был получен такой приказ. Оказалось, вчера, в начале седьмого, телефонировали из сыскной полиции: с Выборгского участка будет привезено тело для публичного опознания.

То, что телефонировали именно из сыскной, подтвердил санитар, который брал рожок. Он даже помнил фамилию телефонировавшего чиновника: Ванзаров. Примерно через час был доставлен пакет с официальным приказом, а около восьми приехала санитарная карета с телом.

Сам приказ доктор Лекторов извлек из служебной папки.

На бланке сыскной полиции был напечатан текст официальной просьбы: предоставить морг академии для публичного осмотра. Документ исходил за подписью, и.о. начальника сыскной полиции, естественно. Подпись сфабриковали грубо и нагло. Даже близко не похоже на росчерк Ванзарова. Для тех, кто его знает. А прочим достаточно сурового грифа:

М.В.Д.

Департамент полиции

2-е делопроизводство

Управление сыскной полиции С.-Петербурга

Как ни печально, но бланк подлинный, как и конверт. Большого значения этому придавать не стоит: лист могли украсть хоть из типографии, да и Казанский участок — проходной двор. Но все же чисто работают.

Кто был истинный автор приказа, сомнений не возникало: стоило вглядеться в буквы, чтобы узнать знакомую «а» с характерным сколом на хвостике. Именно такой — в списке содалов и в письме рогоносцу.

— Благодарю, что выполнили нафу просьбу, — коллежский советник сложил «свой» приказ и спрятал поглубже. — А теперь закрывайте морг и выгоняйте ротозеев.

— Позвольте! Ну, как можно, столько народа! — заволновался доктор Лекторов. — Тем более такой редчайший случай, с точки зрения медицины, мы всю ночь его готовили. Не соизволите взглянуть?

Август Генрихович смотрел такими чистыми, незамутненными ничем, кроме науки, глазами, что Ванзаров поддался на уговоры.