— В чем заключалась его роль?

— Ванзаров сейчас выясняет.

— А вы?

— Мы тоже…

— Ваш блестящий план втянуть князя в небольшую уголовную провокацию, которую будет расследовать чиновник сыскной, а вы наблюдать со стороны и вовремя вступать в игру, можно считать провалившимся?

— К сожалению, нас опередили…

— Допустим… Но хоть новых писем можно не опасаться?

— Так точно. Письма доставлялись Меншиковым.

Барон изволил взять паузу, чтобы просчитать новую ситуацию. Трудно представить, что в отряде дворцовой страже предатели свили уютное гнездо. Скорее всего, Меншиков был один. Тогда получается, что заговорщикам обрубили единственный безопасный способ связи. Или они сами это сделали? Угроза никуда не делась. Но оборвалась ниточка, ведущая к сердцу заговора. И все это — накануне событий? Вывод: больше никто не собирается выдвигать условий, катастрофы избежать невозможно. Странно, что полковник этого не понимает…

— Кто разоблачил предателя? Вы? — быстро спросил Фредерикс.

— Никак нет, коллежский советник Ванзаров.

— А почему не удалось вам?

— Штабс-ротмистр был моим заместителем и лично занимался поиском предателя.

Владимир Борисович с неподдельным интересом посмотрел в лицо ненавистного выскочки:

— Александр Иванович, правильно ли я понял: вы признаетесь в том, что проглядели заговорщика в святая святых — дворцовой охране, не смогли его разоблачить за год, а чиновник сыскной полиции справился за сутки?

— Так точно…

— Отдаете себе отчет, что это непростительный служебный проступок?

— Так точно…

— Не припомню, чтобы кто-то так старательно напрашивался на отстранение от должности. Зачем вам это, полковник?

Ягужинский громко хлопнул раскрытой папкой и вытянулся:

— Я честный офицер. Свои ошибки скрывать не намерен.

Барон Фредерикс хмыкнул:

— Честность вещь замечательная, но в разумных пределах. Особенно на службе… Я не стану нынче подписывать приказ о вашем отстранении. Формально результат есть, даю еще сутки. И активней привлекайте этого Ванзарова, раз он такой прыткий.

— Слушаюсь! — Полковник щелкнул каблуками, образцово развернулся и вышел.

Оставшись в одиночестве, Александр Иванович пробормотал:

— Вот ведь хитрый змей! — И нехорошо выругался. Вымещая досаду, пнул сапогом подножие мраморной статуи. По телу Артемиды прошла дрожь, но богиня-охотница продолжала сквозь века погоню за добычей.

Что называется, и не думал, а стал добычей. Налетел репортер уголовной хроники и потребовал интервью по текущему моменту. Раз и.о. начальника сыскной полиции оказался в редакции, а то ведь прорваться к нему прессе невозможно, а читатели жаждут знать… В общем, Родион Георгиевич согласился ответить на три вопроса. И отвечал уже на десятый.

Все, что хотела знать общественность в лице растрепанного репортеришки было на удивление банальным: когда будет побеждена преступность? Что намереваются делать с хулиганами? Как пресечь воровство в империалах? Что делать с грубостью городовых? Ванзаров, как мог, отдувался за грехи министерства и уже дозрел пресечь допрос, как борзописец вдруг спросил:

— Можно ли победить зло? — И принялся кропать в блокноте, не дожидаясь ответа.

— Нельзя, — жестко сказал Ванзаров.

Карандаш замер, репортер моргнул и переспросил:

— Как-с?

— Зло приятно и очаровательно, умело и изобретательно, оно выгодно и очень полезно. Как такое победифь, в самом деле? Может, добром?

— Вот именно! — От удивления репортер забыл строчить.

— Нет, добру не справиться.

— А что же тогда?

— Упрямство. Лучфего оружия против зла не придумано. Вступая с ним в бой, надо знать твердо: ты уже проиграл. Тогда победа возможна. Мы сражаемся не со злом, мы сражаемся сами с собой. Особо полезно одолеть беса вседозволенности в собственной дуфе…

— А как же возмездие злодеям?! — почти вскричал представитель прессы. Было от чего потерять голову: подобных интервью никто не давал.

Родион Георгиевич потянул человечка за лацкан и отчетливо проговорил:

— Возмездие в том, что дерзнувфий становятся фестеренкой в замысле высфей силы. И это все, любезный…

— Умоляю, последний вопрос!.. Вы рыцарь справедливости?

— Эк, куда хватил! Я чиновник сыскной полиции.

Узнав, где найти редактора утреннего выпуска, Ванзаров отодвинул с дороги надоедливую муху пера.

В комнату каким-то чудом впихнули десяток столов, завалили ее горами бумаг, обрезков и типографских полос. Папиросный дым не успевал вылетать в распахнутые окна, одновременно галдело десятка два голосов, вбегали и выбегали какие-то подозрительные личности, полный господин бил кулаком по «Словарю» Венгерова, требуя правды жизни в литературе, — словом, редакция жила обычной размеренной жизнью.

Доискаться концов объявления, оказалось делом не из легких. Постороннего слали от одного взмыленного газетчика к другому. Наконец избранная жертва была приперта к стене и после суетливого раскапывания бумажных гор извлекла формулярный конверт министерства с пришпиленным прошением от сыскной полиции. Кто принес письмо, установить оказался невозможно совершенно. В таком сумасшедшем доме конверт прошел десятки рук. Редактор, сильно напрягши память и выпустив столб папиросного дыма, вспомнил, что прибегал какой-то курьер — юноша. Но было это вчера или неделю назад, то ли самое было прошение или вовсе иное, подтвердить не решался.

Ванзаров спрятал находку в излюбленный карман и уже собрался отправиться на чистый воздух, не отравленный табачным дымом, но тут в редакторскую влетел низенький господин с бородищей в добрую лопату и округлыми «доцентским» очечками, удивительно смахивающий на плюшевого медвежонка. Всплеснув ручками, он воскликнул:

— Боже, какое счастье! А я не поверил, что Родион Ванзаров у нас в гостях! Вы-то мне и нужны.

Великий книгоиздатель «Дешевой библиотеки» и главный редактор самой популярной в столице газеты Алексей Суворин стиснул руку коллежского советника пухлыми ладошками, долго тряс и, не слушая резонов, поволок в свой кабинет.

До сего счастливого дня издатель не был знаком с чиновником сыскной полиции лично. Но это не помешало Алексею Сергеевичу излить фонтан дружелюбного остроумия, утопив гостя в океане радушия.

Родион Георгиевич вежливо, но решительно отказался от любых напитков и закусок, спросив, чем он может быть полезен.

В Суворине произошла мгновенная перемена, он приказал секретарю никого не впускать, даже прикрыл занавеской окно и поведал свою беду.