...Приглашает ли кто человека чужого

В дом свой без нужды? Лишь тех приглашают, кто нужен на дело:

Или гадателей, или врачей, иль искусников зодчих,

Или певцов, утешающих душу божественным словом, —

Их приглашают с охотою все земнородные люди.

Наиболее тяжелым в гомеровском обществе было положение свободных наемных рабочих, не имевших особой квалификации, — так называемых фетов. Мы видели уже, какие причины вели к обнищанию крестьян и к появлению среди них безземельных. В феты попадали те из них, которые почему-либо не хотели или не могли попасть в постоянную зависимость от аристократа. Иностранцы-переселенцы, о которых мы говорили выше, принадлежали обычно к группе фетов. Фет работал приблизительно на тех же условиях, что и ремесленник, но его заработная плата была меньше, и с ним хозяин гораздо меньше церемонился. Так, в «Илиаде» Посейдон говорит Аполлону:

...Повинуйся воле Кронида,

Здесь Лаомедону гордому мы за условную плату

Целый работали год, и сурово он властвовал нами.

Но, когда нам условленной платы желанные Горы

Срок принесли, Лаомедон жестокий насильно присвоил

Должную плату и нас из пределов с угрозами выслал.

Лютый, тебе он грозил оковать и руки и ноги,

И продать, как раба, на остров чужой и далекий.

Нам обоим похвалялся отсечь в поругание уши.

Так, удалилися мы, на него негодуя душою.[61]

Перейдем теперь к организации общины гомеровской эпохи. Во главе ее стоит басилей, «царь», реже — два басилея. В гомеровских поэмах часто образ микенского неограниченного наследственного «божественного царя» смешивается с басилеем — племенным начальником родового общества гомеровской эпохи; с другой стороны, мы встречаем здесь ряд черт еще более поздней эпохи. В раннегомеровскую эпоху царь был, несомненно, племенным вождем, выбираемым начальниками родов (которые тоже назывались басилеями) или народным собранием, хотя в гомеровских поэмах нет прямых указаний на такое избрание. Как правило, царем избирался сын скончавшегося басилея. Цари носят название «вскормленные Зевсом» или «рожденные Зевсом» и имеют ряд жреческих функций. В мирное время царь делит свою власть с басилеями отдельных родов, будучи «первым между равными»; однако он пользовался гораздо большим авторитетом у народа, чем эти родовые старейшины; он «царственнее» их (basileuteros), он «самый царственный» (basileutatos) из всех. На войне власть царя — неограниченная. Кроме военных, основными функциями царя были еще судебные.

Важнейшей привилегией царя является получение теменоса, т. е. выделенного участка общинной земли, большого и плодородного и не поступающего в передел, подобно клерам отдельных граждан. Далее, царь получает традиционные подарки (dotinai) от отдельных граждан, в частности от тяжущихся сторон после произнесения приговора. Подчиненные общины вносят царю также «положенные» налоги (themistes); с граждан своего полиса царь взыскивает налоги только в экстренных случаях — например, на угощение и дары иностранным гостям. Точно так же во время войн и пиратских набегов царь получает наибольшую и наилучшую часть добычи.

Совет старейшин всех родов в то время, когда написаны гомеровские поэмы, превратился уже в совет басилеев, старейшин аристократических родов. Так как это по большей части пожилые и почтенные люди, они называются «стариками» («геронтами»). Они обедают в царском доме, и царь совещается с ними о всех важнейших делах. В наиболее важных случаях, когда царь и геронты находят это нужным, они заседают под открытым небом, и тогда их обступает со всех сторон народ, — это и есть народное собрание той эпохи, когда в древней военной демократии уже выдвинулась на первое место аристократия. Так как эти собрания происходят на городской площади, агоре, то и самое собрание носит название «агора». Если на Итаке совет старейшин и народное собрание в отсутствие Одиссея не собирались двадцать лет, то это исключительный случай: он говорит о том, что фактически на это время община распалась и власть осуществлялась отдельно в каждой родовой или локальной единице, возглавляемой отдельным басилеем.

Народные собрания собирались прежде всего в случае предстоящей опасности войны, но они могли заниматься и любыми делами внутреннего управления. Особенно часто народ собирался для решения судебных дел.

Дела об убийствах не относились к компетенции народного собрания, потому что в гомеровском обществе кровавая родовая месть была узаконенным институтом. Чтобы оградить себя от родовой мести в том случае, когда обиженный род не хочет принять выкупа, для гражданина есть только одно средство: покинуть навсегда пределы своей отчизны. Если же обиженный род согласился примириться с обидчиком за определенный выкуп и обидчик не уплатит обещанного выкупа, дело подлежит уже компетенции суда.

Говорить о «правах» царя, народного собрания и геронтов в эту эпоху было бы неуместно. Письменного закона не существовало: при решении дел руководились обычаем и общественным мнением, а также фактическим соотношением сил в каждый отдельный момент. Руководящую роль аристократии, ввиду ее значения на войне, народные массы принимали обычно как нечто неизбежное.

Никакой закон не запрещал кому бы то ни было из граждан говорить в народном собрании, но в эту эпоху усиления аристократии рядовые граждане, если и пользовались этим правом, то в исключительных случаях; как правило, в народном собрании выступали только аристократы.

Однако и аристократы, считавшие себя «лучшими людьми» (aristoi), в эпоху, когда традиции военной демократии были еще сильны, не могли не ставить высоко репутацию и общественное мнение. Конечно, это общественное мнение тогда, как и позже, господствующему классу не трудно было инспирировать и фальсифицировать, но известными рамками он был все же стеснен; так, например, сурово порицалось всякое отступление от вековой традиции. «Народной молве... придавалось большое значение. Агора (народное собрание) в такой же мере доставляла славу мужам, как битва... Общественное мнение было могучей силой; действовать против определенно выраженной воли народа казалось безрассудством» (Бузольт).

Знать считала себя обязанной обо всех важных государственных делах докладывать народному собранию; если это и не вело к фактическому участию народа в управлении, то во всяком случае служило для народа гарантией от слишком резкого нарушения традиций и добрых нравов.

Судебные дела не имели такого злободневного значения, как вопросы государственной политики; естественно поэтому, что влияние народа в этой области оставалось значительным. Конечно, и здесь речь не может идти о голосовании подобно тому, как это было в Афинах в V в. И в судебных заседаниях, как и в политических заседаниях народного собрания, никто не считал голосов за и против; народ выражал свою волю криком, и таким образом при вынесении решения аристократическим магистратам был предоставлен