Гленнон обнял Симуса. Сердце кота под курткой билось в такт сердцу Гленнона.

Кругом шумел ветер. Звук его был похож на скрип папиной красной ручки.

– Тебе нужна помощь, Глен, – шептал ветер. – Я могу тебе помочь. Твой ум обманул тебя. Тебе не нужно убегать!

Гленнон слишком устал, чтобы снова разгадывать загадки разума. Они измучили его, так же как измучили ледяные воды озера Верхнего, высасывавшие энергию из его мышц и замораживавшие суставы.

– Только кажется, что всё плохо, – это был твой выбор. Если бы ты не пытался убежать, призраки не стали тебя останавливать. Никто бы не пострадал. Ты бы не пострадал. Твоя сестра бы не пострадала. И твоей маме не грозила бы смерть.

Гленнон с трудом соображал. Эта речь напоминала ему момент в рассказе Таунсенд, когда матросы слышали голос ветра. Он слышал призраков. Он слышал голос острова Филиппо.

Мальчик понял, почему рассказ Таунсенд был таким страшным, почему он так испугался лица, появившегося в костре: Гленнон всегда жил внутри страшной истории, за ним всегда гналось чудовище, хотевшее отнять его жизнь. Это чудовище словно жило внутри его: в словах «сын-невежда», «бесполезный!» или «смотрите, каков придурок! И это мой сын? Мой сын не может быть таким невеждой!». А Гленнон всегда был вынужден извиняться за всё: прости, прости, прости…

Ему так надоело извиняться за само своё существование…

Гленнон смотрел, как его сестра вцепилась в сиденье. Как на маме сияют блёстки – она распахнула куртку, и каждый кружочек отражал призрака, стоящего перед ней. Это был Кит. Кита было не слышно, но мама что-то ему говорила, а он слушал. Гленнон смотрел на дядю Джоба, который своим могучим телом защищал близких. Он смотрел на тех призраков, которые исчезали в борьбе с островом Филиппо, и на тех, которые находились в его власти.

– Я тебе не верю, не прекращу борьбы, – сказал он острову Филиппо. – Если я останусь здесь, я застряну на острове навсегда. У меня останутся только воспоминания.

Мальчик понимал, что воспоминания живут в нём, что они могут управлять им. Он не хотел постоянно вспоминать о своей гибели. Он не хотел жить прошлым.

– Я не хочу вспоминать вечно, – сказал он. – Я хочу жить. Если я останусь, мне придётся губить других. Если я останусь, мне никогда не станет лучше. Я хочу быть счастливым и свободным, а не жить в страхе.

Он взглянул в сторону острова Филиппо и увидел, что между ним и островом стоит Эверетт.

– Я не позволю тебе навредить мне, – сказал Гленнон.

– Я сильнее тебя, – глаза Эверетта (или что там у него было вместо глаз), казалось, заморгали на его ледяном лице.

Гленнон вспомнил папу. Он подумал о том, как выглядит истинная сила и слабость. И удивился, почему остров Филиппо решил, что Гленнон слаб, а он, остров, сильнее.

Мальчик догадался, почему призраки не любят своих отражений. Наверное, это ужасно – смотреть на себя и вспоминать, как именно ты умер. Это ужасно – смотреть на себя и думать только о том, как бы погубить кого-нибудь ещё.

Должно быть, нелегко быть тем, кто вредит другим, – он подумал, что такие люди, наверное, не любят видеть боль, которую причиняют. Сталкиваясь с горькой правдой, она осознают, что крайне слабы в действительности. И это толкает их ко злу.

– Нет его, – сказал Гленнон, – острова Филиппо нет.

– Вот же он, – Эверетт обвёл рукой вокруг.

– Его нет на картах.

– Это не значит, что его не существует.

– Он существует, потому что все здесь думают, что это так. Вот он и получает свою силу. – Гленнон крепче обнял Симуса. Он чувствовал поддержку от кота. – А я не хочу делать его сильнее. Я думаю, что его не существует.

Эверетт засмеялся, хрипло и скрипуче – с таким звуком трескается лёд во время шторма.

«Ты должен решить, как ты будешь жить. Ты должен решить, кем ты будешь. Ты должен найти силы оставить всё это позади» – так говорила смотрительница Санч.

– Я не хочу, чтобы за мной гнались, – сказал Гленнон.

– Это не тебе решать, а нам! – Эверетт указал на себя, на остров, на призраков, столпившихся за его спиной.

– И мне тоже, – возразил Гленнон. Он знал, что избавиться от призраков будет непросто. Но он хотя бы положил начало. Мальчик сделает всё, что от него зависит. Он заставит Эверетта исчезнуть вместе с островом. Он спасёт свою семью.

Облик Эверетта менялся, лёд выступал повсюду на его теле.

– Ты знаешь, почему призраки не любят свои отражения? – Гленнон пристально посмотрел на Эверетта. – Неприятно видеть горькую правду. Особенно если ты себе не нравишься или тебя преследует то или тот, кто тебя и создал!

Гленнон указал на озеро Верхнее. После того как по нему прошла смотрительница Санч, озеро успокоилось. В воде отражались лицо Гленнона и взъерошенный Симус.

– А вот я себе нравлюсь, – сказал Гленнон. – Я решил, что буду себе нравиться. Я буду считать себя умным, а не бесполезным и невежественным!

Эверетт придвинулся поближе, чтобы тоже увидеть своё отражение. Его уродливый облик покрылся рябью в тёмной воде.

– Зачем, зачем ты делаешь это? – спросил Эверетт, вглядываясь в своё отражение. – Меня втянул в это другой призрак. Меня убил кто-то другой. Зачем ты обвиняешь меня? Зачем ты заставил меня смотреть на моё отражение?

Гленнон перевёл взгляд с Эверетта на остров Филиппо. Лучи света пронизывали ночь: зажёгся – погас, зажёгся – погас, зажёгся – зажёгся – погас. На всём побережье маяки работали в едином ритме. «Останься – здесь, останься – здесь, останься – останься – здесь», – раздавалось в мозгу Гленнона.

– Я хочу жить, – обратился Гленнон к острову Филиппо.

Гленнон думал, что надо действовать именно так. Он думал, что для победы над Эвереттом надо заставить его смотреть на отражение в воде. Но Эверетт не исчез в глубинах озера – над поверхностью вод разнёсся голос:

– Значит, мне придётся всё сделать самому!

На лице Эверетта отразился ужас. Он съёжился, совсем как Гленнон, когда папа сердился.

– Прости, – жалобно произнёс Эверетт. – Прости. Я старался. Не наказывай меня. Пожалуйста, прости!

Гленнон почувствовал, как тот же самый ужас отразился и на его лице. Это был голос папы Гленнона!

– Мне придётся всё сделать самому. – По воде к Гленнону приближался отец…

Этого не может быть – это невозможно! Папа не может оказаться здесь!

Издалека Гленнон не мог ясно видеть папу, но он знал, как тот двигается, когда очень рассержен. Кулаки сжаты. Голова наклонена. Тяжёлые шаги. Остров подался навстречу, словно его тянули за поводок. Папа шёл, и остров Филиппо таял в дымке.

– Меня окружают невежды, – сказал папа Гленнона.