но и от объективных обстоятельств, которые неминуемо и необходимо напоминают о себе кризисами, приобретающими с каждым разом все более катастрофический характер.

КОВИД КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ВЫЗОВ

Спасение банковского сектора во время кризиса 2008–2010 годов на самом деле не только не помогло решить накопившиеся долгосрочные проблемы и смягчить противоречия неолиберальной системы, но, напротив, привело к тому, что эти проблемы и противоречия продолжали накапливаться, а кризис приобрел затяжной характер[238]. Однако в 2020 году ситуация осложнилась еще больше, когда на проблемы в глобальной экономике наложилась эпидемия COVID-19.

Массовое сокращение производства и изменения в образе жизни, затронувшие миллионы людей на всех континентах, породили новые общественные противоречия, изменили экономику и спровоцировали многочисленные проблемы на международном и национальном уровне. Незадолго до начала Российско-украинской войны 2022 года американский исследователь международных отношений Джошуа Басби утверждал, что эта эпидемия «может быть самым значимым по своим последствиям событием начала XXI века»[239]. Пандемия представляла собой одновременно удар по глобализации и демонстрировала ее последствия, в значительной мере необратимые. «Правительства уже не могут решить свои задачи, опираясь исключительно на внутреннее производство. Глобально интегрированные логистические цепочки приводят к тому, что все зависят от импорта медицинских препаратов, лекарств, масок и оборудования. У многих стран вообще ничего нет, чтобы самостоятельно бороться с болезнью, лишь немногие страны могут собирать информацию о распространении эпидемии по миру, вкладывать деньги в новые лекарства и вакцины, необходимые, чтобы помочь больным и окончательно победить вирус»[240].

Возникшая на глобальном уровне ситуация в очередной раз доказывала, что рыночные структуры не способны обеспечить эффективную реакцию на глобальные вызовы, требующие международной кооперации. Но происходило совершенно обратное. Дезорганизация рынков, паника и неспособность государств к сотрудничеству резко контрастировали с весьма активной координацией усилий правительств в 2008–2010 годах во имя борьбы с финансовым кризисом, что, в свою очередь, демонстрирует систему институциональных приоритетов, сложившихся во всем мире к началу XXI века.

«Сталкиваясь с дефицитом медицинского оборудования и препаратов, многие страны, по которым одновременно ударила пандемия, вместо того чтобы наладить глобальное сотрудничество, ведут острую конкуренцию между собой, перекрывая вывоз необходимых товаров»[241].

Задним числом можно констатировать, что панические меры, принятые большинством правительств на основе рекомендаций Всемирной организации здравоохранения, не только крайне тяжело сказались на социальной обстановке и потребительских рынках, но и оказались не слишком эффективными с медицинской точки зрения. Однако такое развитие событий было следствием именно сложившейся экономической и политической практики, а не результатом некомпетентности или, наоборот, тайного сговора медицинских чиновников и экспертов.

Несмотря на серьезный ущерб здоровью, который наносил новый вирус, он был гораздо менее опасным, чем большинство болезней, с которыми медицина сталкивалась на протяжении человеческой истории. Хотя показатели летальности и масштабы распространения инфекции существенно превышали сезонный грипп, они все же не были такими, чтобы составить угрозу существованию и воспроизводству общества. Ни в какое сравнение с эпидемиями испанки или тифа, бушевавшими за сто лет до этого, ковид не шел. Ущерб, нанесенный мировой и большинству национальных экономик закрытием целых отраслей и массовым падением спроса из-за карантина, был очевидно больше непосредственного вреда, наносимого обществу вирусом. И даже если сделать поправку на абсолютную ценность человеческой жизни, ответ будет неочевидным — еще предстоит подсчитать, сколько людей в развитых странах покончили с собой из-за стресса одиночества, сколько человек умерло от голода в странах Азии, где целые регионы лишились средств к существованию из-за свертывания экспортных заказов.

Вполне логично, что диспропорция между масштабами медицинской проблемы и абсолютно беспрецедентными карантинными мерами, принятыми в большинстве стран мира, вызвали к жизни многочисленные теории заговора. В условиях, когда рациональная картина мира в головах миллионов людей была подорвана десятилетиями идеологической реакции (в том числе и систематическим искоренением марксизма), подобные версии событий распространялись во всех концах планеты с неудержимой силой, подобно пожару в прерии.

Вопреки многим прогнозам, пандемия COVID-19 не изменила мир, но радикальным образом обострила все его противоречия, подведя черту под целым историческим периодом. Она явственно продемонстрировала не только кризисное состояние социально-экономических и политических институтов современного общества, но и их неспособность справиться с обеспечением даже собственного текущего воспроизводства перед лицом не такого уж страшного объективного вызова.

Чем более рыночной является экономика, тем менее она готова к вызовам, порожденным войнами, эпидемиями, стихийными бедствиями, а заодно и к резким технологическим сдвигам. Возникающие общественные потребности выявляют, пользуясь терминологией Шумпетера, «провалы рынка», которые оказываются тем масштабнее, чем более резко и внезапно эти потребности возникают. Неолиберальная система оказалась принципиально неспособной быстро и адекватно реагировать на резкое изменение внешних или внутренних условий собственного существования, но в то же время эффективно сопротивлялась любым сколько-нибудь значимым реформам.

Кризис массового сознания тоже развивался рука об руку с кризисом общественного порядка. Эпидемия подорвала доверие к институтам, ранее считавшимся безусловно необходимыми, но отнюдь не способствовала осознанию людьми необходимости радикального преобразования мира.

Применительно к коронавирусу проблема состояла не столько даже в масштабах вызова, сколько в его внезапности. Сокращение общественного сектора и демонтаж социального государства устранили необходимые страховочные механизмы, без которых в подобных случаях невозможно успешно реагировать на подобные угрозы. Не вирус стал причиной медицинского кризиса, а состояние повсеместно деградировавшего здравоохранения превратило опасную, но вполне ординарную эпидемию в глобальную катастрофу. Пока вакцины от коронавируса не было, нехватка врачей не давала возможности помогать одинаково всем больным, обеспечивая им необходимый уход, борьбу с симптомами и осложнениями, что гарантировало бы низкий уровень летальности. А концентрация всех усилий на борьбе с ковидом привела к тому, что необходимой помощи не получали миллионы пациентов, страдавшие другими заболеваниями, из-за чего люди тоже начали массово погибать.

Система всеобщего бесплатного здравоохранения формировалась на основе нерыночных принципов, ее функционирование было связано с другими сегментами общественного сектора, тоже пострадавшими от неолиберализма. Здравоохранение XX века, развивавшееся в качестве одного из институтов социального государства, имело свои недостатки. Тогдашняя медицина была не слишком внимательна к индивидуальным особенностям и чувствам пациента. Но ее демонтаж ради «клиентоориентированного подхода» оказался катастрофой в плане не только медицинском, но и экономическом, социальном, этическом и даже политическом. Здравоохранение большинства развитых стран, включая Россию, оказалось не готово к борьбе с эпидемией не из-за недостатка оборудования или лекарств, а из-за изменившейся организационной структуры, которая, в свою очередь, породила нехватку медперсонала, коек и защитных средств для врачей.

Недофинансирование и рыночная реорганизация здравоохранения привели к ухудшению его результативности еще до начала пандемии COVID-19. Так, британская пресса сообщала, что в октябре 2019 года, еще до распространения коронавируса, от обычного гриппа в стране умерло 62