Меня захлестнула резкая боль в филейной части и острое ощущение бренности моего бытия. Когда я вынырнула, я с минуту барахталась, претерпевая мучительную пульсирующую боль между ног и в панике оглядываясь по сторонам. «Боже, кажется я порвала свою пахлаву», – думала я, под воздействием момента позабыв правильное название этой штуки. Я слышала о том, что некоторые девочки рвут пахлаву, катаясь на лошади, но коль скоро я на лошадь в жизни не садилась, я пребывала в уверенности, что моей пахлаве ничего не грозит. Еще я слышала, что некоторые рвут ее, занимаясь гимнастикой, но я даже на одной ноге не могла устоять, чтобы не шлепнуться, так что полагала, что останусь непорочной навсегда. Но пульсация говорила об обратном. Как и небольшое пятнышко крови, растекающееся по бассейну. Ну вот. Я потеряла девственность с бассейном.

– КЛАСС! – крикнул папа, показывая мне большой палец со своего шезлонга. Он даже не подозревал, что приданое его дочери только что сократилось по меньшей мере на десять коров. Ну и кто теперь возьмет меня в жены?

– НО НЕ ЗАБЫВАЙ СЛЕДИТЬ ЗА ТЕХНИКОЙ! – не унимался отец. – СЕЙЧАС ТЫ БЫЛА КАКАЯ-ТО РАЗБОЛТАННАЯ НА ВХОДЕ В ВОДУ!

В этот момент я почувствовала внезапный прилив любви к плещущейся вокруг меня аквамариновой воде. Сделала ногами «ножницы» и представила себе, какой ребеночек у нас мог бы родиться. Ниже пояса он был бы как ламантин и шлепал бы меня хвостом по нежным материнским рукам, а выше талии это была бы горячая красотка с отменными сиськами и стрижкой «гнездо», которая будет в моде лет через пятнадцать, как раз когда плод нашей необычной любви наконец созреет.

Я втащила себя по лесенке вверх и завернулась в полотенце с «Ковабангой!». Мои ногти посинели, зубы стучали, а крошечная фасолина, исполненная смысла, по-прежнему была зажата в кулаке. Я ее не потеряла. Спасатель свистнул и велел всем выйти из бассейна – кто-то увидел молнию. Отец улыбнулся нам и продолжил читать. Он как раз приближался к самой интересной части книги, где все происходило как в кино. Люди на подводной лодке совсем спятили и решили как следует вздуть море.

К концу лета нам удалось накопить четыре тысячи долларов. Не круглое, но приятно прямоугольное число, очень напоминающее по форме отдельное жилье. Нам приятно размышлять об этом, строить планы и обсуждать, где мы будем вешать картины, куда складывать посуду и где поставим любимую лампу с красным абажуром. У нас, с некоторым благоговением отмечает Джейсон, будет собственная ванная комната без Тряпки в раковине (об этом чуть позже) и без жидкости для мытья посуды в душе.

– И никакого больше Господина Развратника, – говорит он, указывая на распятие и повышая голос. – НИКАКОГО РАЗВРАТНИКА, КОТОРЫЙ ПЯЛИЛСЯ БЫ, НЕ ПЕРЕСТАВАЯ!

Возможно, наша радость оказалась искушением для судьбы, потому что как только мы начинаем просматривать объявления об аренде квартир, наша десятилетняя машина с потрясающим хлопком ломается прямо на подъездной дорожке, затихает и отказывается воскресать.

Вечером мы предаемся отчаянию, попивая местное миссурийское вино из кубков, по очереди утыкаясь лицом в сочувствующий кошачий живот и бесцельно бродя по комнате.

– Это слишком по-католически! – выпаливает Джейсон, указывая на книги о явлениях Богородицы и на пышно истекающего кровью Господина Развратника над дверью. – Как это вообще возможно – сделать дом таким католическим! Тридентский собор и тот не был таким католическим! Он же так называется, да?

– Если ты про тот совет, на котором они решили, что все должны носить детскую шапочку, то да, – говорю я, подливая еще немного «Ягодного Джаза» в его кубок. Он уже теряет самообладание, а значит я должна спланировать наш побег. – Все в порядке. Потратим деньги на машину, а потом я что-нибудь придумаю.

Он делает глоток и морщится.

– Это вино – отстой.

– Ну да. Производитель прямым текстом говорит, что им лучше поливать мороженое.

Мы сразу начинаем выбирать новую машину. Джейсон ищет «автомобиль будущего, но такой, чтобы в него влезла лишь половина американца, питающегося всяким барахлом». Но отец, у которого за стеклами очков поселился безумный блеск, как только он услышал, что кто-то в семье собирается купить машину, пытается убедить его взять спортивную. И колоритно имитирует рукой гоночные развороты, пытаясь его убедить.

– Они отливают их по форме акул, Джей! – мечтательно говорит он. – Идеальные формы самой природы.

– Я подумываю взять Смарт, – говорит Джейсон, и отец чуть не плачет. Умные машины не вылетают в старших классах из школы, не носят косухи и от них не беременеют велосипеды. Кому такие интересны?

– Может, хоть ты на него повлияешь? – умоляет он, поворачиваясь ко мне.

– Но мне нужна умная машина, – говорю я. – Меня же мама водить учила, не забыл? А большая часть ее обучения состояла в том, чтобы напоминать мне дважды смотреть в зеркало заднего вида, потому что если я не буду – однажды перееду собственного ребенка.

– Конечно, он хочет, чтобы мы купили спортивную, – чуть позже говорю я Джейсону наедине за остатками «Ягодного Джаза», – у папы никогда не было машины, в которой было больше двух дверей.

– Боже правый, – говорит Джейсон, – а ты помнишь, как кто-то из прихожан подарил ему «бьюик», и там было столько дверей, что твой отец чуть с ума не сошел и в конце концов передарил его кому-то из вас…

– …и взял себе «ягуар», – договариваю я и закрываю глава, когда меня с головы до пят заливает знакомым жаром. Он выпивает свой стакан до дна.

– На вкус как виноградные гормоны. Словно кто-то нагадил в банку с вареньем.

Люди и правда часто дарят нашей семье всякие вещи. И так всегда было. Нам дарят масло, карамель домашнего производства и бесплатно стригут. Из местного итальянского ресторана нам присылают тарелки, полные клецок, потому что его владелец питает глубокие чувства к Деве Марии. Однажды кто-то подарил нам половину коровы – сначала она была живая, а потом – мертвая. Стейки из этой коровы на вкус напоминали припасы, сделанные на случай Апокалипсиса, но что еще нам оставалось? Мы их съели. Именно эти стейки поддерживали меня всю жизнь, независимо от того, во что я верила.

Были и другие подарки. Одним недобрым утром кто-то оставляет на крыльце пакет из супермаркета, полный человеческого дерьма. Во всяком случае мы предполагаем, что это дерьмо – человеческое. Джейсон поднимает пакет своей объективной рукой и говорит, что он «достаточно тяжелый, чтобы принадлежать мужчине». Мы кладем его на весы и те показывают четыре фунта, что должно немало поведать вам о моем супруге.

Никто не хочет в этом признаваться, но пакет с дерьмом выбивает нас из колеи. Мы волей-неволей представляем себе какого-нибудь разгневанного прихожанина, сидящего на корточках над пакетом из супермаркета. У моей мамы есть догадка, кто бы это мог быть…

– Она способна на это. Она ВПОЛНЕ могла подкинуть нам какашки…