Ржание и скрип колес заставили меня переключить внимание с женщины на дорогу. Рядом с нашей повозкой остановилась другая — такая же старая и убогая, как гостевой двор. На козлах сидел плюгавый мужичок в растянутой серой рубахе. Дождавшись, когда мы заберемся внутрь, он щелкнул поводьями. Я мельком глянула на вившееся у него над головой темное облако и повернулась к Самаэлю.

— Поешь, — кивнул он на сверток у меня в руках.

Но я не послушалась, даже не посмотрела вниз. Отложила сверток и придвинулась к Самаэлю. Что-то в его голосе меня насторожило.

Несколько мгновений я всматривалась во тьму под капюшоном, будто надеясь поймать его взгляд — тепло-карий, почти золотой. Как тогда, еще в первые дни нашего знакомства. А потом одним быстрым движением, словно змея в броске, я вскинула руку. Самаэль попытался перехватить ее, но я успела коснуться пальцами гладко выбритой щеки. Слишком горячей, чтобы ошибиться.

— Да ты горишь! Надо вернуться на постоялый двор. Уверена, у них найдутся хотя бы простейшие микстуры и…

— Нет времени, Эвелин.

— На такое время всегда найдется! — я бросила беспокойный взгляд на дорогу, оставшуюся позади.

— Эвелин, не надо, — Самаэль мягко потянул меня на себя, заставляя повернуться к нему. — Мы не можем медлить, — произнес он настойчиво.

— Пожалуйста, хотя бы на пару минут. Где-нибудь поблизости наверняка есть колодец. Можно смочить водой тряпку и попытаться сбить жар.

— Это не поможет.

— Самаэль, пожалуйста! — взмолилась я, в отчаянии сжимая его пальцы.

— Этот жар не сбить. И микстуры тут не помогут. Не стоит тратить время попусту.

— Что? Но почему?

— Потому что это проклятие, Эвелин.

Я растерянно моргнула. Как — проклятие? Какое? Чернокнижников? Но до его пробуждения же еще полгода!

Самаэль тихо усмехнулся и качнул головой.

— Тьма над резиденцией развеялась. Тайдариус обо всем узнал и активировал проклятие.

— Активировал? Как?

— Это поводок, которым правители держат чернокнижников. Никто не стал бы подпускать нас к вершинам власти, не имея возможности усмирить. Еще один залог нашей верности: вместе с принесением клятвы мы отдаем часть крови. Через нее можно заставить скрытое в нас проклятие проснуться раньше.

Я упрямо мотнула головой. По-детски наивно, не думая, не понимая, что и почему делаю. Я просто не желала верить, что у меня отняли последнее — время с Самаэлем.

Нет! Только не сейчас! Не когда я наконец смогла понять, что чувствую, когда сделала выбор. Не отдам! Мои пальцы на руке Самаэля сжались сильнее. Будто вцепись я что есть мочи — и удержу.

— Сколько?..

— Не знаю. От пары часов до трех суток. Надеюсь, оставшегося времени хватит, чтобы добраться до поместья. Я должен лично снять печать с лаборатории. Иначе внутрь не попасть.

— Ты знал, что так случится? — голос надломился. — Почему не сказал? Почему не попытался помешать. Почему… почему?..

Слова не приходили. Горло стянуло, не позволяя наполнить грудь воздухом. Его будто не осталось вовсе. Все, что я могла — шептать одно слово, задыхаясь, и всматриваться во тьму. Во тьму, в которой я вновь смогла различить чуть прищуренные светло-карие глаза. В них не читалось обиды или сожаления — только бескрайний океан нежности и непонятного мне спокойствия.

Он всегда знал, что рано или поздно проклятье убьет его. Знал, что, пойдя на преступление против империи — сохранив жизнь сначала Айрис, а потом и мне — рискует. И сейчас в его взгляде я видела уверенность. Согласие с каждым принятым решением, с каждым сделанным шагом. А еще я видела нежность. Такую, от которой стягивает сердце. От которой сковавший мое тело лед с треском ломается. Разлетается сотней осколков и вспарывает ими последний бастион моей выдержки. Я падаю, прижимаюсь к Самаэлю и до крови прикусываю губу, сдерживая крик. И только слезы сдержать я оказалась не в силах.

Мы останавливались несколько раз, чтобы сменить повозки, вильнуть на другую дорогу, спутать следы. Оба почти не спали. Самаэль иногда проваливался в тяжелую дрему, и в такие моменты я боялась пошевелиться. Вслушивалась в его дыхание, осторожно вытирала пот со лба и молила небеса о помощи. Знала, что даже они не в силах ничего изменить, но просто не могла смириться. Отчаяние скручивало в тугой жгут, ломало кости и вытягивало жилы. Собственное бессилие убивало. Я не могла спасти, не могла облегчить состояние Самаэля — ничего не могла! Только и оставалось, что кусать губы в беззвучном плаче и вслушиваться в слабое дыхание.

Тьма, словно верная подруга, держалась рядом. Вилась вокруг Самаэля, обнимала меня тяжелым одеялом, скользила перед повозкой лентами. Но и она слабела. Я чувствовала это. Пропускала пальцы сквозь туманное марево и ощущала, как с каждым часом оно становится все легче.

На подъездах к Айдерону я отпустила возничего. Проводила его взглядом, уверяясь, что наведенная тьма еще держится, и перебралась вперед. Щелкнула поводьями.

Рассвет окрасил небо рыжими мазками. Звезды истаяли, тени отступали, прячась от первых лучей. Совсем немного, и город проснется. Надо торопиться. И я торопилась — гнала уставших лошадей без жалости. Подстегивала их снова и снова, испуганно сжималась на каждой кочке, когда повозка подпрыгивала, словно мячик, но не сбавляла темпа.

Перелетев мост-луку, я заставила лошадей побежать еще быстрее. Так, чтобы сама смерть не догнала нас. Иногда я оборачивалась на Самаэля, за секунды пытаясь понять, дышит ли он. А потом снова, без устали, щелкала поводьями. Быстрее! Еще быстрее! Ветер трепал мои волосы. Зло хлестал непослушными прядями по щекам, стирал бессильные слезы.

Когда среди зелени леса я заметила нужный поворот, из груди невольно вырвался полный облегчения всхлип. Почти! Почти добрались! Будто разделяя мои эмоции, ленты тьмы вильнули тающими хвостами и устремились вперед, к поместью.

Нас встречали. Добрый десяток слуг высыпал на главное крыльцо и, едва дождавшись, когда повозка остановится, подошли ближе.

— Госпожа?

— Самаэлю нужна помощь. Пожалуйста… Он… ему плохо… Надо перенести…

Слова вырывались бессвязной путаницей. Я почти не понимала, что говорю. Не поднимая головы, перебралась внутри повозки и припала к груди Самаэля.

Секунда. Две. Вздох.

Я шумно всхлипнула. Обняла ладоням укутанное тьмой лицо и закусила губу, глотая слезы.

Дышит. Он дышит! Хвала небесам!

— Госпожа, — рядом раздался мужской голос, — позвольте нам.

Я кивнула и отодвинулась, давая двум рослым слугам подхватить Самаэля.

— Куда прикажете, госпожа? В нижнюю гостиную?

— Д-да…

— Нет, — выдохнул Самаэль. — В лабораторию.