Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что он делал вообще, чтобы довести себя до такого состояния?
— Вы пока раздевайтесь, проходите на кухню, а я за каплями, у меня были хорошие. Марина чайник. — напоминает мама, исчезая в недрах квартиры.
Радим быстро скидывает свое пальто и ботинки, проходит на кухню. Такой послушный сегодня.
Я ставлю чайник на плиту. Мама не признает никаких электрических, говорит в них вода не вскипает до конца, поэтому ждем. Я так же оставшись у плиты, а он присев за стол, прислонившись затылком к стене.
Ловит мой, осматривающий его, взгляд.
Куда же там мама запропастилась?
41
Я осматриваю Радима — воспаленный взгляд моих любимых темных омутов, острый кадык виднеется из расстегнутого ворота рубашки, побрит, но словно помятый и осунувшийся. Мне бы радоваться, что без меня некому следить за его внешним видом, здоровьем, но вместо злорадства в моей душе просыпается только жалость.
Он тоже осматривает меня жадным взглядом. Как будто хочет впитать целиком мой образ, выжечь на подкорке своего мозга, чтобы никогда уже не забыть.
Наши глаза встречаются и время перестает существовать. Глаза в глаза. Его — воспаленные, мои — наполняющиеся соленой влагой. Сердце сжимается, не могу видеть всегда сильного, уверенного Радима таким слабым и измученным.
В невозможности больше вынести накативших чувств, я отвожу взгляд и сбегаю из кухни в поисках мамы. Где-то она потерялась со своими каплями. Встречаю ее в коридоре, как раз идущую навстречу. Всучив мне капли со словами:
— Давай сама, это же твой муж! — снова отправляет меня на кухню.
Так-то оно так, эта не расторгнутая формальность смущает, создавая неловкость, что я буду капать глаза мужчине, почти постороннему, но когда-то такому родному.
Может он сам? В надежде подхожу к Радиму, с этим дурацкими каплями для глаз, в неловкости мнусь перед ним.
Он все правильно понимает, увидев бутылек в моих руках, но реагирует по своему — откидывает голову назад, распахивая глаза.
— Капай, — командует охрипшим голосом.
Столько доверия в этом действе, а если я закапаю ему не то. Он даже не проверил, что я собираюсь ему налить в глаза. Но он просто ждет.
Это же так просто, да, — уговариваю себя — подойти и накапать. Но совсем не просто оказывается встать к нему вплотную. Очень близко. Заглянуть в замутненные темные глаза. Ощутить едва щетинистую щеку под ладонью — удержать, чтоб не дергался. Капнуть по паре капель ему в глаза.
Пока я занята этим нехитрым делом, он нежно обнимает, не отпуская, утыкается чуть выше округлости живота. И замирает так.
Ну вот. Теперь, наверно, и не нужно ничего рассказывать, итак все понятно. В таком положении очень хорошо заметен, мой внезапно выросший на четвертом месяце, животик.
Так и стоим еще несколько минут.
— Тебе нужно что-то с глазами сделать, — отступаю от него на шаг. Его руки сползают с меня и безвольно падают вдоль тела.
— Я просто устал. Как же я устал. — откидывается он назад на стену, прикрывая глаза.
Таким мирным и милым он сейчас выглядит, полная противоположность тому Радиму, что я видела час назад.
Мама возвращается на кухню. Увидев Радима мирно спящим на стуле, откинувшимся на стену, смотрит на меня укоряюще, будто это я его уморила до такого состояния. Она стелит на диване в гостинной, категорически отказавшись выпускать за руль уставшего человека.
Мне остается лишь смириться с маминой заботливостью.
41.2
Всю ночь, как восторженная девчонка бегала смотреть как он спит. На цыпочках кралась до гостинной, чтобы никого не разбудить. Да что со мной? Я с ума сошла? Крутились в голове навязчивые мысли, но на них совершенно не хотелось обращать внимание.
Божечки, ну что я творю? Я же почти забыла уже этого мужчину, полностью погрузившись в работу, подготовку к рождению и заботы о будущем малыше и вот он здесь, рушит весь мой многомесячный настрой и я снова как одержимая кручусь вокруг него, рядом.
Как взять себя в руки, когда сердце замирает, а потом пускается вскачь от одного взгляда на мирно спящего мужчину? Но мне нельзя, нельзя поддаваться на эту провокацию.
В очередной раз, когда я крадусь "на кухню водички попить", мама ловит меня. Снарядив целым графином питьевой воды, отправляет спать, строго настрого запретив показываться из спальни.
Почти до рассвета ворочаюсь в своей внезапно ставшей неудобной кровати. И одеяло жаркое, и подушка смялась, простыня сбилась в комок. Не выдержав больше этой пытки, все таки выглядываю одним глазком в коридор, мамин запрет строго засел в сознании. Я тихонечко, всего лишь в туалет. Немудрено после опустошения целого графина на пару литров.
Мамы не видно, скорее всего уже крепко спит.
После туалета и ванной, где пришлось умыться, чтобы остыть и прийти в себя, ноги сами ведут меня в гостиную, к дивану, на котором мирно спит мужчина. Он чужой, чужой, чужой — повторяю как мантру, но залипаю на такие родные черты лица. Красивый такой, хочется пищать от восторга. Сердце бьется часто, как в первый раз, когда его увидела. И весь мой настрой летит к чертям и я забываю что нельзя.
Склонившись над ним я только и хотчу поправить сползшее совсем одеяло, обнажавшее крепкое тело с сухими мускулами и жилистыми руками, на разглядывание которых я дополнительно зависаю. В рассветной дымке становятся отчетливо видны все эти перепады рельефа и выпуклый рисунок вен, когда меня вероломно хватают эти крепкие руки и укладывают себе на грудь.
— Спи, — шепчет неразборчиво, куда-то в макушку и приходится подчиниться. Потому что стальная хватка никак не ослабевает спустя пять минут и десять. Сползаю чуть в бок, поудобнее устраиваясь, на животике уже неудобно спать. Крепкая хватка мне это позволяет, но ни на миг не ослабевает. На каком счете тиканья часов я сдаюсь и провалюсь в забвение сна я не помню.
Так сладко и комфортно мне давно не спалось. Нога удобно закинулась на живую подушку, голова удобно устроилась на мерно вздымающейся груди. Успокаивающий, мерный стук сердца сработал как лучшее снотворное.
Подскакиваю от шуршания мамы за стенкой. Она на кухне уже готовит для всех завтрак.
Божечки, как стыдно то, она же проходила мимо раскрытой нараспашку двери в гостиную и наверняка видела, как