История успеха пишется на расстоянии, но бывают моменты, когда она виноградной косточкой скрипит на зубах. «Пятеро крутых американских парней» из Латвии сложили по кирпичикам не только свою первую сцену, но и всю большую дорогу. Для них жизнь в группе уже вдвое длиннее, чем без неё. Так в чем же измеряется успех? В количестве проданных дисков, индексе узнаваемости, марке автомобиля? В приглашении на Glastonbury или в том, как за кулисами пожилые родители беззвучно скажут: «Ты – молодец»? У каждого своё уравнение с одним неизвестным.

Янис «Мэджик» Юбалтс:

После того концерта с The Rolling Stones в Праге я приехал домой, шёл по улице родной Елгавы и встретил давнего знакомого. Он меня спрашивает: «Ты что же, правда познакомился с The Rolling Stones?» Я говорю: «Да, правда». Тогда он взял и поцеловал мою руку. Я остолбенел. Он спохватился: «Ты ничего не подумай. Просто я никогда в жизни не буду так близко к своим кумирам, как через тебя». Я был в шоке.

Популярность – это весьма двоякая вещь, ты можешь сильно к ней стремиться, но вместе с тем пугаться. Я до сих пор краснею, когда вспоминаю презентацию нашего самого первого альбома «Vairāk nekā skaļi». Она проходила в магазине «Adidas», нас привезли на машине, постелили красную дорожку, дверь открывается – а я не могу выйти. Понимаю, что надо: там стоят все наши друзья, родители, пресса, а мне так неловко, что я не знаю, куда глаза деть, и слова сказать не могу. Надо радоваться, а у меня от стресса живот скрутило. Это был кошмар. А через несколько лет сложилась обратная ситуация. Нас, простых советских ребят, впервые показали на европейском MTV – это казалось немыслимым! Я был дома, и меня просто распирало от восторга. «Ну, – думаю, – сейчас выйду на улицу – а там всё сразу и начнется – и слава, и стадионы!» Открываю дверь – а там всё как было. Кошка идёт мимо, люди на меня не смотрят, трава зеленее не стала, папарацци на ней не дежурят. Это был грандиознейший облом.

Кстати, не единственный. После большого успеха «Maybe» в Польше мы стали там очень популярными. Однажды я пришёл в офис BrainStorm в Риге, а наш менеджмент прямо с порога говорит: «Мэджик, ты представляешь, в Польше один фанат выбил твой портрет у себя на груди, прямо как профиль Ленина!» Я посмотрел на фото и просто обалдел – ведь это лестно, хоть и странновато. Обрадовался, рассказал ребятам, мы это обсудили. А спустя несколько дней мы с парнями пошли в баню, о чём-то болтали, и тут пар рассеялся, и я увидел татуировку польского фаната на груди у Каспарса…

Тут же всё понял, и все, конечно, заржали как кони, я и сам очухался и тоже хохотал – мне кажется, никто меня так в жизни не разыгрывал, как Рога тогда. Но татуировка была сделана хной, так что больше я грудь Каспарса не украшаю.

В начале пути у BrainStorm было больше «сторма», а теперь «брейна». Мы стали больше размышлять в процессе рождения музыки, и я не в восторге от этого. Я люблю быструю энергию, люблю заряжаться и заряжать. Мне нравилось, как было раньше – песню «Lidmašīnas» мы придумали на ходу для школьного выпускного, она казалась совершенно дурацкой, но люди на концертах взрывались! К нам тогда подошёл ди-джей одной модной радиостанции и сказал, что поставит эту песню в эфир, если мы запишем её ровно так, как она звучит на концертах. Мы так и сделали – за ночь в один микрофон! Каспарс тогда работал оператором на телевидении, мы взяли ночью камеру, нашли там трубы с гофрой, вырезали из них себе шапки и сняли весёлый клип. В тот год «Lidmašīnas» была настоящим прорывом и впервые в истории Латвии стала популярной и среди русскоязычного населения. До сих пор невозможно представить себе наш латышский концерт без неё – она заводит людей! Это доказывает, что не всегда долгий путь к результату гарантирует успех, а импульсивный «тяп-ляп» – провал. Музыка бесконечна, ты не можешь предсказать её судьбу.

В молодости случаются удачи, которые больше никогда не повторить. Человек с годами становится ленивее, ему уже мало одного желания творить, чтобы сдвинуться с места. Рутина истощает тебя, и в один момент включается блокировка. Эмоциональное выгорание – это психологическая защита от депрессии, когда ты уже в шаге от неё. Кажется, что должна пропасть гравитация, чтобы ты получил наконец новые ощущения.

У меня больше нет яркой звезды, которую хочется достичь, притух азарт этой гонки. Я допускаю, что появится новая искра, и я захочу снова рвануть вперёд, но пока это так. В юношестве я был ультрамаксималистом, реагировал на всё спонтанно и задорно, жил протестом, каждое утро вставал и бросал новый вызов. У нас была мечта – играть на стадионах, выйти на одну сцену с нашими кумирами – это был наш Эверест. С годами это стало похоже на компьютерную игру, где ты просто берешь очередной чекпойнт. Во мне умер тот маленький революционер. Мы делаем много песен на английском, а я понять не могу – зачем? В Англии на наши концерты приходят, в основном, латыши, русские, эстонцы, литовцы, поляки, и все они хотят слышать одну и ту же песню на разных языках. Триязычие всегда было проблемой для нас на выступлениях. И я задаюсь вопросом – зачем мы нужны англоязычному рынку, куда мы прём? Раньше казалось, что мы вот-вот рванём в мировое турне.

Маленькими вспышками у нас это действительно получалось, но большого взрыва так и не случилось. Я устал от этого ожидания. С годами я понимаю, как важно осознавать свои возможности и невозможности, своё место в мире. Все говорят, что нужно расти до конца жизни – я согласен, но кому это нужно и для чего? Каждый должен честно ответить на эти вопросы и не брать на себя лишнюю ответственность под чьим-то давлением.

Я думаю, что успех – это конец пути. Он должен приносить радость и покой. И с ним рядом об руку должно идти счастье. Есть песня, которая олицетворяет эти чувства – «Mana dziesma». Когда на больших концертах я начинаю её играть на акустической гитаре, я испытываю невероятное счастье – за эту музыку, за то ощущение, которое здесь и сейчас, когда с первых аккордов зажигаются маленькие огни в поле людей, и ты стоишь будто на бескрайнем летающем ковре. Ренарс начинает петь, и этот мерцающий ковер колышется в пространстве, ты теряешь ощущение реальности, это неописуемо, это состояние экстаза. В этот момент я чувствую любовь к людям, к своим друзьям, к музыке, я осознаю, что всё не зря. Я могу иногда быть недовольным, но я обязан трудиться и договариваться, чтобы попасть в этот океан счастья. Мы как ручьи – каждый сам бежит со своего склона, вливается в реку, и вместе мы выходим в открытое море. Люди видят только результат и думают, что песню написать – это как два пальца обос*ать, сплошное веселье. Наверное, так и нужно, пусть для них эти мгновения будут чистым волшебством.

Самая холодная фотосессия с Антоном Корбайном

Мы с Ренарсом поздравляем президента Латвии Вайру Вике-Фрейбергу