Сложно полемизировать с такими высказываниями, как «Бог создал Россию сплошной огромной природной тюрьмой, огромным лагерем – и никакие внешние изменения не могут отменить Божественного приговора». (Что за фамильярные отношения с Господом Богом и осведомленность о его приговорах!) «Нет хороших русских, потому что в этой стране нет людей – есть одни рабы и невольники». Чем объяснить такое мнение? Разве что признанием в той же статье, что Россия, все равно какая, вызывает у Збышевского «отвращение, омерзение, презрение более, чем ненависть».

Я ни в коем случае не собираюсь обвинять Збышевского в сознательном желании раздуть национальную мегаломанию, потому что читал в его статьях слишком много крайне острых критических замечаний в адрес поляков. Но каким может быть конкретный результат таких писаний? Поляк, читающий Збышевского с тем же смаком, как когда-то Духиньского, идет по линии самой бесплодной и бездумной идиосинкразии. Все политические теории в применении к России, по мнению Збышевского, «наивны», что Jedinaja Niedielimaja, что национальные государства! Признание национальных государств заставило бы принять факт, что существует такой народ, как украинский, что украинцы – это не только «гайдамаки», как любит их называть Збышевский, о которых не стоит и говорить иначе как с пренебрежением и ненавистью.

Польских газет все меньше. Збышевский – один из немногих самых интеллигентных польских публицистов в эмиграции. Понимает ли он, что его читают и порядочные люди, стремящиеся из прочитанного сделать действенные выводы, а не только пощекотать свое чувство прекрасного. Какой же действенный результат может принести такая публицистика, кроме порывов слепой ненависти и «усиления патриотизма неприятеля, ярости врагов и тактичного отстранения друзей».

Не знаю, откуда Збышевскому известно, что я такой уж образцовый католик, этот комплимент крайне ошибочен. Тем не менее я имею право предъявить Збышевскому обвинение именно с точки зрения католицизма, поскольку он свое католичество постоянно подчеркивает. Обе его статьи о моей книге настолько глубоко нехристианские, что, мне кажется, ни один мыслящий католик таких статей писать не может – так проклинать, так ненавидеть, так топтать, по выражению автора, «страну дьявола».

Помню, как в детстве моя мать, действительно образцовая католичка, более того, почти святая, учила меня катехизису. Когда разговор касался ада, мы всегда спрашивали мать, кого она разрешит нам оправить в ад, – и она всегда отвечала, что никого, что ни о ком, ни о ком на свете нельзя говорить, что он обречен, потому что Милосердие Божие дается всем, и нет никого, кто был бы Им окончательно оставлен. Тогда мы просили ее отдать нам хотя бы Иуду, раз тот предал Иисуса и повесился, значит, он-то уж точно должен быть в аду. Ответ был всегда один и тот же: «Нет, даже про Иуду мы не знаем, точно ли он в аду». Мне кажется, это позиция католическая и христианская. А если нельзя ставить на человеке крест, забывая о том, что он создан по образу и подобию Божию и способен восстать из самой страшной тьмы, то нельзя и о целом народе писать с топорным презрением. Не говоря уже о том, что это ошибка с точки зрения политики, а педагогически для польских читателей, разбросанных по миру, лишенных всего, родственники которых убиты русскими или сидят в советских лагерях, – это худшая, отравленная пища.

Не знаю, почему литургическая формула «rab bożyj» вызывает у автора статьи такой антиправославный гнев. «Кто призван свободным, тот раб Христов»[156], – пишет святой Павел, а он знал, что такое свобода, которая не «прикрытие злости». Збышевский считает православную церковь «церковью Антихриста». Один из самых выдающихся здешних католических писателей, ксендз-иезуит Даниэлу, об этой церкви «Антихриста» пишет так: «Российская православная мысль демонстрирует сегодня большую жизненную силу. Сложно измерить значение, которое в будущем будет иметь для сближения Церквей присутствие в Париже в течение 25 лет главных православных религиозных мыслителей и теологов». Даниэлу называет Булгакова, Бердяева, Лосского, Флоренского, Карташова и других, перечисляет их труды, которые «позволили католической мысли восстановить связь с огромным наследием восточной теологии, из которого многие века черпала только православная церковь». Даниэлу, полемизирующий здесь с марксистами, экзистенциалистами, автор ряда статей о мистической теологии, о платонизме и Отцах Церкви, представляется мне большим авторитетом в этой области, чем Збышевский.

Православные сегодня разбросаны по миру или сидят в России в катакомбах. Я не мог написать всего об этом в моей книге, слишком боялся навредить случайно встреченным людям, но это факт. Я также не могу забыть надгробия восемнадцатого века с надписями на кириллице, надгробия русских монахов, на которых мы сиживали в Грязовце, где под бледным вологодским небом стояли руины взорванной церкви и где четыреста польских пленных пришли на смену тысяче с лишним пленных финнов, чтобы жить там два года в толстых монастырских стенах. Я не могу забыть ни девушку, украдкой показавшую мне крестик на шее, ни старушку, прятавшую клочок бумаги, неуклюже исписанный кириллицей, – предсмертную молитву, которую православные там кладут на лицо во время агонии вместо запрещенных молитв священника. Я не забуду и того полковника действующей армии, советчика, который через десять минут после знакомства рассказывал мне, как брату, о Русской церкви в катакомбах, хотя знал, что даже одно неосторожное слово с моей стороны может его погубить. В «Via dei Fiori» я описал судьбу нескольких русских монахинь, которых еще в 1940 или 1941 году мучали в лагерях, судили, а троих приговорили к смерти, потому что ни одна из них, хотя всех их морили голодом, не согласилась работать на советскую власть, на «власть дьявола», как они говорили. Это было 24 года спустя после того, как в России власть захватила партия, которая любыми методами, убийствами и ссылками, искусственно создаваемыми конкурентными «церквями», стремилась ликвидировать всякую религию – «опиум для народа».

Все это факты. Откуда Збышевскому знать, что в православии были свои святые, свои отшельники, аскеты, старцы даже на самом дальнем Севере, что русская литература, которую цивилизованный Збышевский так презирает, в числе многих незабвенных религиозных персонажей дала нам такого чудесного и такого францисканского героя, как Зосима из «Братьев Карамазовых». Историкам литературы хорошо известно, с какой живой модели писал этого персонажа Достоевский.

Даже в публицистической статье, когда православие находится в катакомбах, недопустимо называть его церковью Антихриста.

Во время варшавской трагедии я написал открытое письмо Маритену и Мориаку. Я наивно рассчитывал, что хотя бы один из них отважится на независимое суждение, на какие отважились бы Золя, или Пеги, или Жеромский, или «москаль»