позволяя мне привыкнуть, а потом начинает двигаться — сзади и спереди. Синхронные толчки сводят с ума, от странного нового ощущения, будто где-то там, внутри, вот-вот прорвется перегородка, и его настоящий член и резиновый агрегат столкнутся, хочется кричать.

И я кричу, выгибаясь в пояснице, насаживаясь глубже, виляя бедрами между двух огней, сжигающих дотла. От гортанных стонов голос садится и хрипит, но плевать. В какой-то момент Петр толкает меня в спину, заставляя упереться одной рукой в постель, а второй перехватить из его рук вибратор. Я погружаю игрушку до упора, сжимаю бедрами, пока мужчина хватает сильными пальцами мою задницу, оставляя на коже следы, и долбит сзади, долго, крепко и беспощадно.

Мокрые хлюпающие звуки вперемешку со стонами заполняют пространство, перед глазами пляшут черные звезды, между ног по бедрам течет смазка, а потом — сперма, которой Петр выстреливает прямо внутрь, и она вытекает из пульсирующего отверстия. Я кончаю следом, сладко сокращаясь спереди и сзади и ощущая, как волны оргазма пробирают до самых пяток, а в кончиках пальцев на ногах покалывает от удовольствия.

Вытягивая из себя вибратор, я падаю навзничь, утыкаясь носом в подушку, а Петр ложится сверху, накрывая горячее мокрое тело горячим мокрым телом. Это не вызывает отторжения, напротив: я чувствую тепло и единение. Опасные чувства, но сейчас как-то плевать. Мне слишком хорошо, разумные мысли задвинуты на второй план, на первом — кайф.

— Что бы там ни было — я останусь с тобой, — шепчет Петр, кусает ласково за мочку уха, проводит языком, целует влажную кожу.

— Лучше бы ты этого сейчас не говорил, — ворчу я слабо, придавленная к постели его мощным торсом.

— Почему? — удивляется мужчина, ласково щекоча кончиком носа мой висок, ухо и ямку под ним.

— Не хотелось бы сейчас вспоминать о… о ней.

— Прости, — Петя смущается. — Но я в состоянии отвлечь тебя.

— Правда? — я улыбаюсь. — Снова? Прошло всего три минуты.

— Еще две — и я буду готов.

— Ты ужасен.

— Неправда.

— Правда! Ненасытный, как животное! — возмущаюсь я, но в моем голосе — только смех. Петя отлипает от меня, нависает сверху, и я переворачиваюсь с живота на спину, ерзая и устраиваясь поудобнее на мятых простынях. Мне хочется поцеловать его в губы, и я поддаюсь этому порыву, обнимая мужчину за шею и притягивая его лицо к своему. Языки сплетаются, и мы целуемся долго и исступленно, пока его снова поднявшийся член не утыкается мне в низ живота.

— Упс, — улыбается он, а я закусываю нижнюю губу и, сама от себя не ожидая, шепчу ему в губы:

— Теперь я хочу тебя спереди…

Как бы ни была прекрасна ночь, за нею наступает утро. Открывая глаза в восемь часов, я сразу вспоминаю о реальном положении вещей и тяжело вздыхаю. Лаборатория работает с десяти утра. Мой экзамен — тоже в десять, и пользоваться телефоном там не разрешают. А это значит, что я не узнаю результатов теста, пока не сдам.

Провожая меня в университет, Петр обхватывает мое лицо ладонями и долго, ласково целует в губы.

— Ни пуха, ни пера.

— К черту, — я киваю. — Напиши мне сообщение, как только узнаешь… Я сдам — и сразу прочту. И перезвоню.

— Договорились.

Нервы — не самый лучший спутник во время сессии, но выбора просто нет. По дороге в университет я думаю только о Пете и о том, что покажет тест. Его это ребенок или нет? И если да — что будет с нами дальше?

В университете, еще до начала экзамена, я сталкиваюсь с Оксаной.

— Ну что? — спрашивает она сходу, явно намекая на тест.

— Результат будет сегодня через полчаса.

— Почему так долго? — удивляется подруга.

— Мы не поверили первому тесту… Петя тайно сделал второй, — поясняю я.

— А первый что?

— Показал, что он отец, — я вздыхаю.

— Мда. Надеюсь, это неправда.

— Я тоже.

— Как ты вообще? — спрашивает Оксана, а я в ответ только пожимаю плечами:

— Не знаю. Надо как-то сдать экзамен.

Девушка отмахивается:

— Ты справишься! Я имею в виду, с Петроном. Ты сказала ему о своих чувствах?

— Пока нет, — я поджимаю губы.

— Самое время.

Я только качаю головой и опускаю глаза.

Может, она права?

Перед тем, как зайти в аудиторию и оставить сумку около входа, я достаю телефон и открываю диалог с Петей. Последнее там — отправленные друг другу сердечки. Но сердечки — это еще не признание в чем-либо. Это просто смайлы.

Я вдыхаю и задерживаю дыхание, а потом быстро пишу сообщение:

«Я люблю тебя, Петь».

Смотрю на напечатанные слова пять секунд и, зажмурившись, быстро отправляю, чтобы не было шансов передумать. Потом убираю телефон в сумку и отправляюсь на экзамен.

46 глава. Честно и глаза в глаза

Начинается экзамен, и я успеваю тысячу раз пожалеть о своем сообщении Петру. И зачем только Оксана подговорила меня признаться ему прямо сейчас? Что он ответит? И ответит ли вообще? Ему ведь сейчас совсем не до меня, особенно если ребенок окажется его… Надо было написать что-то вроде «я с тобой, что бы там ни было», но что за «я люблю тебя, Петь»? Безответственно и по-детски. Да еще и сообщением. Такие вещи нужно говорить вслух, глаза в глаза, или не говорить вовсе.

В итоге, экзамен тянется целую вечность. Я захожу в числе первой пятерки, но вызывают меня только четвертой. К этому моменту черновик с ответами на вопросы уже исписан вдоль и поперек, все задачи решены, а по краям появляется сеточка нервного рисунка. Нужно хоть чем-то занять дрожащие пальцы, и раз телефона рядом нет — в ход идут ручка и бумага. Старый и тысячу раз проверенный способ.

— У нас экзамен по высшей математике, а не по каллиграфическому письму или живописи, Калимова, — строго замечает преподаватель, и я в ответ вздыхаю:

— Прошу прощения, Сергей Анатольевич. Немного нервничаю.

Он смягчается, решив, что проблема в экзамене:

— Уверен, вы справились. Начинайте.

Я послушно начинаю — и заканчиваю уже через пять минут. Дополнительных вопросов профессор не задает, его все устраивает:

— Отлично, Калимова! — он доволен, я тоже:

— Спасибо, Сергей Анатольевич.

Я поднимаюсь с места и, кивнув одногруппнице, которая остается в аудитории последней, иду к дверям, прихватывая сумку. Уже в коридоре вытаскиваю оттуда телефон, но не сразу решаюсь зажечь экран, потому что точно знаю: если Петя написал — всплыло уведомление, и я сразу увижу текст. В груди становится жарко и волнительно, но совсем не так, как бывало перед