– Как ты сказала? Барин? Это что, кликуха его такая?

И Юлия вдруг испугалась. То ли того, что проговорилась нечаянно, то ли вообще что занесло ее не в ту сторону. Но она заметно побледнела, откинулась на подушки и закрыла ладонями глаза.

Филя налил ей в бокал немного виски и поднес ко рту:

– Сделай глоток, Юля, станет легче.

Она дрожащей рукой взяла бокал и опрокинула виски в рот, поперхнулась, естественно, стала кашлять, давиться. Филипп легко перевернул ее на живот и легонько, в такт кашлю, постукал по спине. Успокоилась, начала ладонями вытирать слезы на глазах.

– Ты не представляешь, что ты натворил! – прошептала она. – Он же тебя просто задавит. Размажет как… как клопа…

– Значит, теперь ты слушай меня, подруга дорогая, – сухо сказал Филя. – Слушай и запоминай. Лучше на всю оставшуюся тебе богатую, красивую и долгую жизнь… Это в том случае, если будешь не его, а меня слушать. Твоего Барина задавить как два пальца… извини, об асфальт. В другом дело: никто из моих товарищей, да и я сам, мараться об него не захотят. Таких, как он, просто списывают. В покойники. И сделает это, если мы только захотим, его же братва. Просто надо знать, какие ей условия выдвинуть. И на нем будет немедленно поставлен большой и жирный крест. Это первое. Второе: нам нужен не только убийца Инны Осинцевой, но и заказчик этого убийства. А тут я скажу следующее. Повернись ко мне и послушай…

Действительно, впечатляющая картинка: лежат обнаженные мужчина и женщина и всерьез обсуждают бандитские проблемы! Закачаешься? Филя даже усмехнулся. Хмурая Юля тут же спросила, что ему кажется смешным. Он сказал. Она неожиданно тоже рассмеялась, а потом взяла его руку, вытянула на своей подушке и положила на нее голову.

– Ну говори дальше, – вздохнула тяжко, но все-таки с интересом.

– Пока ты спала, я все о тебе думал. И понял, что ты конечно же имеешь отношение к убийству. Имеешь, не спорь. Но не ты была главной. Нет, вполне возможно, что твое возмущение оттого, что Поспеловский поменял тебя на Инну Александровну, могло вызвать соответствующую реакцию. Ты могла кричать: ненавижу! Убью! И прочее. Но кричать разрешается что угодно и сколько хочется. За это не казнят. А вот сажают за конкретную организацию убийства. За исполнение. Потому, я полагаю, при любом раскладе, если поступить умно и осторожно, тебе, в сущности, не будет ничего грозить. Тебе лично, понятно излагаю?

– Предположим.

– А мне… нам нужны заказчик и убийца. Я почти уверен, что отказ Лидии от помощи адвоката уже не остановит дальнейшего разворота событий. Почему? Да потому что я хорошо знаю Юрку Гордеева. А завтра или, если быть точным, уже сегодня я свяжусь с ним и доложу, что Лидия готова отказаться от своей идеи спасти Андрея, может быть думая, вот уж действительно по дурости, что ваш Илья Носов захочет в самом деле его спасать. Да он, наоборот, будет теперь просто вынужден послать туда убийцу! Чтобы убрать любимого племянничка, вот помяни мое слово!

– А это ему еще зачем?

– А чтоб мы не вышли с помощью Репина на истинных виновников. Но мы-то выйдем, ты, дорогая, в этом не сомневайся… Однако мне почему-то не хотелось бы, чтобы твое имя фигурировало дальше в этой грязной и очень опасной истории. И сделать это можно лишь одним способом: полностью и немедленно вывести тебя из игры. Не твоей, нет, ты не играешь, это тобой играют. Так вот, мне нужны имена игроков. И факты против них.

– А не надорвешься, мой могучий кавалер? – Она все еще не понимала, о чем ей говорит Филя. Или прикидывалась.

– Вообще-то есть два способа сразу вывести тебя из игры, – задумчиво произнес Филя, ложась на спину и глядя в потолок.

– Интересно…

– Не очень. Первый, это отправить тебя на службу, где ты примерно во второй половине дня вдруг увидишь, что все стены твоего офиса на Ленинградке, все лестничные площадки, а этажей у вас там хватает, будут заклеены постерами из этой вот пленочки. – Филя кивнул на видеомагнитофон, стоящий под телевизором, на нижней полке. – Это плохой способ. Но очень действенный. Через полчаса после начала общественного просмотра экспозиции тебе придется навсегда покинуть и здание, и распрощаться со всем своим богатейшим архитектурным опытом. А указать, кто это сделал, ты не сможешь, потому что не будешь иметь никаких доказательств… Есть другой вариант. Тот, что я тебе предлагаю. Ты сдаешь мне Илью и, вероятно, его сынка Гришу, о котором, кажется, у тебя сохранились далеко не самые лучшие воспоминания… Спокойно, дорогая! – сказал он, почувствовав, как она вздрогнула. – Я же ничего не сказал! Так вот, сдаешь, говоришь всю правду, я записываю. И мы все вместе находим возможность полностью исключить тебя из этого дела. А на «старика» вешать собак мы не будем, верно? Липа ведь это все, вранье, Юлька. Ты и сама, если по совести, этого не желаешь. Честно скажу, ты мне в самом деле очень нравишься, и я не хочу, чтоб над тобой изгалялись потом какие-нибудь говнюки.

– Красиво говоришь… А ведь я и в самом деле сперва решила, что ты обыкновенный козел… Не-ет, ты, гляжу, все уже продумал. А что про меня хорошие слова говоришь, спасибо, дружочек. Да только и тут все вранье. Пока вы станете думать да гадать, Барин меня попросту убьет. И я это отлично знаю. А потому…

– Не веришь мне?

– Хотела бы поверить, но…

– Так что ж тебе мешает? Возьми да поверь человеку. Один раз в жизни. Слабо?

– Да не в этом дело… Плохо ты меня уговариваешь, вот что. Мог бы и замуж пригласить. Наобещать семь верст до небес… А ты… только стращаешь. А мне уж, честно говоря, и не страшно, а… противно.

– Взял бы замуж, – вздохнул Филя, – да вот муж из меня совсем хреновый. Ненадежный. Пока живой – стена, это точно, а вдруг что случится? Одно воспоминание и останется. Тебе это сильно надо?

– Барина… в смысле Илью, вам не сломать, – как-то обреченно сказала Юлия. – Сил не хватит. Зря стараетесь, мальчики.

– Ох, не зря, Юлька, – засмеялся Филя и, приподнявшись, уставился ей прямо в глаза почти влюбленным взглядом.

Она долго разглядывала его лицо, хмурилась, потом прерывисто вздохнула, обеими руками сильно притянула его к себе и прошептала в самое ухо:

– Господи, как хочется… верить…

А позже, когда совсем уже рассвело, раскрасневшаяся, со сверкающими шальными глазами, она вдруг сказала:

– Ты, когда уйдешь, оставь мне эту кассетку. Я всю посмотреть хочу.

– Понравилось? – понимающе усмехнулся Филя.

– Ага? Такую я себя еще не знала… Наверное, ты прав… Скажи мне, – вдруг будто забеспокоилась она, – если вам так легко удалось устроить здесь, в спальне, киностудию, почему ты уверен, что кто-нибудь другой, да хоть и… не захотел бы наставить и своих приборов?

– Молодец, вопрос вполне по делу. Потому что, ставя свое, мы проверяем все остальное на вшивость. У тебя чисто.

– Сам проверил?

– Ну а кто же? – улыбнулся он.