попросил он ткота, — раз уж с генетической памятью ничего не вышло. Я вот помню, что ты назвал себя “бастерия” или как-то так. Что это означает?

— Фелисия Баст, — сказал ткот, — была первой, кто услышал зов фатумлимора. Согласно легендам, конечно. Это было на заре времен, так что никто не знает, что там произошло на самом деле. Во всяком случае в “Хрониках Зеркал” ее история занимает полстраницы. Она была первой, кто открыл Тропу и прошел по ней, приведя с собой Первого Призванного. Мой народ называет себя «бастериями» в ее честь… Ну а мама всегда говорила, что если Фелисия и существовала, то скорее всего имени у нее не было. В те далекие времена, когда на месте города тысячи зеркал шумел Изначальный лес ни у кого не было имен.

— А твоя мама… — осторожно начал Элемрос.

— Умерла, — тихо сказал ткот. — Я… Это было давно, в общем.

— Извини, — пробормотал Элемрос.

— Ничего, — вздохнул ткот. — Когда из твоей жизни уходит кто-то дорогой для тебя, в сердце остается рана. Проблема в том, что раны эти не исчезают, а счастье в том, что они затягиваются.

Элемрос с ткотом еще немного помолчали.

— Хочешь услышать “Песню менестреля”? — застенчиво спросил ткот. — Ее мне мама пела… это… такая походная песенка для маленьких бастерий. Меня она всегда подбадривает в трудной ситуации.

— Давай, — согласился Элемрос. — Похоже это именно то, что нам сейчас нужно.

Ткот откашлялся и запел, довольно-таки приятным, хоть и хрипловатым голосом:

Дорогой долгой менестрель,

Идет к себе домой,

Под пенье птиц и шепот звезд,

Шагает под луной.

И теплый дождь смешит его,

Деревьям он поет,

Когда ленивый, сонный еж,

К ногам певца прильнет.

Туман укутает его,

Под звонкий треск костра,

И на ковре из вещих снов,

Он дремлет до утра.

Лишь заяц солнечный его,

Сумеет пробудить,

Росой умыться, ягод съесть,

И время уходить.

И пусть далек и труден путь,

А в мире много зла,

Он унывать и слезы лить,

Не будет никогда.

Случись беда, не грех ему,

И шпагу обнажить,

И чашу горькую судьбы,

С улыбкою испить.

Сражаться не впервой ему,

Он вступит в бой всегда.

За пенье птиц, за шепот звезд,

За сонного ежа.

— Славная песенка, — сказал Элемрос. — И у тебя хороший голос.

— Спасибо, — смущенно сказал ткот. — Слышал бы ты… хотя ладно, неважно. Думаю, пора выходить отсюда. Пора сказать Грифу-Максвелу, что “фигвам” у нас вместо “вигвама”… Я открываю глаза.

Элемрос затаил дыхание. Ненадолго.

— Что видишь? — почему-то шепотом спросил он.

— Досадно, — сказал ткот, — но ничего интересного. Просто комната. Совершенно пустая, полностью черная. Потолки, пол, стены… все покрашено черным… Ага, вон там дверь, у тебя за спиной.

Элемрос вытянул руки и повернулся, стараясь не потерять равновесие. Глаза он раскрыл, но темнота вокруг была совершенно непроглядная.

— Где она?

— Вон там, — сказал ткот, потянув Элемроса за штанину. — Ты не видишь, но я различаю слабое свечение из-под порога. Дверь неплотно закрыта.

Шаркая, словно лыжник, Элемрос пошел вперед, пока не уперся ладонями в стену.

— Левее, — скомандовал ткот, — просто надави руками, дверь наружу открывается.

Довольно-таки тусклый свет резанул по привыкшим к темноте глазам словно огонь сварочного аппарата. Элемрос сощурился и с минуту не мог проморгаться. Ткот тем временем запрыгнул на стол и потянулся за лежащей на полке шоколадкой.

— Фух, — выдохнул Элемрос, понемногу приходящий в себя. — Надеюсь у Грифа получится с рукописями лучше, чем у нас. Зря только время потеряли.

Элемрос услышал звук падающей на пол шоколадки.

— Это точно, время мы потеряли — слабым голосом сказал ткот. — Посмотри-ка сюда.

Элемрос в недоумении обернулся. Ткот вытянул лапу и ткнул ею в циферблат допотопного электронного будильника, размером с тостер.

Челюсть у Элемроса отвалилась:

— Мы что, — прошептал он, — пробыли там пять часов?

Глава девятнадцатая

Два квадроцикла с парочкой туристов пролетели мимо сидящих на скамейке Элемроса и ткота. Стрекот моторов и хруст мелкой вулканической гальки на мгновение заглушили мысли, которые вертелись в голове у наших героев.

— Как такое могло случится? — вот уже в третий раз повторил ткот. — У нас что, парный провал в памяти? Или мы переместились вперед во времени? Ведь никак мы не могли пробыть там так долго.

— Нет у меня ответов, — устало сказал Элемрос, пиная носком сандалии скомканную упаковку из-под гамбургера. Некоторые люди, знаете ли, кидают такие вещи мимо мусорников. — Я все стараюсь понять, изменилось ли что-нибудь. Может все-таки что-то получилось из затеи с “вигвамом”.

— Так надо проверить, — решительно сказал ткот. — Где твоя шпага?

— Дома оставил, извини, — саркастично сказал Элемрос. — У нас тут не принято с ними по улицам ходить.

— Ясно, — вздохнул ткот. — Значит отложим выяснение. Если ты вдруг приобрел супер-способности, рано или поздно они проснутся, остается только ждать.

Элемрос кивнул и сразу же после этого в его кармане зажужжал мобильник.

— Привет, — сказал Максвел, а Элемрос недоуменно посмотрел на экран телефона. Так и есть, сигнал был очень слабый и голос Максвела, соответственно, еле слышен. — Мы тут с Мелли расписываемся в своем бессилии.

Сердце у Элемроса тревожно скакнуло.

— Ничего? — спросил он. — Фульгурит не работает?

— Как раз наоборот, — сказал Гриф и Элемрос прижал мобильник как можно сильнее к уху. — Тут нам повезло. Достаточно было пропустить солнечный свет сквозь него и направить на рукопись под определенным углом, проступили знаки, которые до этого были не видны. Так что браво, Элемрос, ты нашел способ чтения древних магических записей.

— Их нельзя расшифровать? — предположил Элемрос.

— Не в этом дело. Идею письменности людям подсказали тоже они, изгои-волшебники, используя собственные наработки, так что