Первого мая, в день, когда отмечают праздник весны, или Белтейн, кельтский праздник костров, мы встречаемся на восходе, в четырнадцать минут шестого, и отправляемся на крайний восточный пляж Мейнленда полюбоваться, как солнце поднимается над горизонтом. Когда мы входим в воду, море черное и хмурое, но потом встает солнце, освещая нас, смеющихся, визжащих, и играет на ряби волн.

В летнее солнцестояние – прямо после полуночи, в девять минут первого – мы плаваем возле северного побережья Мейнленда. В гримлины еще светло. На следующее утро от меня пахнет дымом костра, а кожа соленая, как море. Мы следим за календарем и в день Ламмаса, старинного праздника первого урожая, сверяясь с компасом, приходим на западное побережье встречать закат. Туманная ночь, никакого заката; мне немного не по себе в заливе, где легко поскользнуться на морских водорослях, а товарищей по группе наполовину поглотила дымка. Я была на Папее, когда группа плавала в темноте в день зимнего солнцестояния. Все пришли с налобными фонариками, а обратно к берегу плыли на свет на пляже. Есть какая-то ритуальность в этих отмечаниях солнцестояний и равноденствий, в наблюдениях за компасом, в изучении графиков лунных и приливных циклов и календарей восхода.

До приезда на Оркни я не осознавала, что мой первый трезвый день пришелся на день весеннего равноденствия – двадцатое марта. С тех пор каждое новое солнцестояние и равноденствие служит отметкой еще одной трезвой четверти года. Мне это нравится: образуется некая связь между моими мелкими решениями, моим поведением и Солнечной системой. Заплывы – еще один способ отметить эти радостные даты.

Всегда ужасно холодно. В течение лета температура морской воды постепенно растет, в сентябре она достигает среднего значения в тринадцать градусов («холодно»), а затем, когда воздух становится прохладнее воды, к февралю снижается до четырех градусов или около того («очень холодно»). Поначалу мне казалось, что вода обжигает кожу, но с каждой субботой становится чуть проще, тело привыкает. И всё равно я остаюсь самым слабым членом нашего клуба. Я быстро вылезаю на берег и начинаю растираться, чтобы согреться, пока остальные всё еще плавают брассом у причала. Группа у нас очень жизнерадостная и дружелюбная, мы всегда болтаем во время плавания.

Я хочу встряхнуться. Очень приятно заняться чем-то физическим, померзнуть, погрузиться в дикие воды, – классный контраст с центральным отоплением и экранами. Я хочу избавиться от досады на то, что застряла на этом острове и что мне больше нельзя выпивать, чтобы расслабиться. Погружение в холодную воду вызывает зависимость, ощущения всегда на грани неприятного, и тем не менее я жажду этого, всегда соглашаюсь прийти еще раз, планирую следующий заплыв, любуюсь озерами, заливами и водохранилищами. Хочу поплавать в воронках от бомб.

Поначалу во время каждого заплыва мое тело в определенный момент начинает паниковать. Я представляю, что тону, и сердце бьется чаще: ведь я знаю, насколько большая здесь глубина. Мне необходимо как можно скорее добраться до берега. Залезая на платформу для спуска судов, поднимаясь по лестнице на пирс или позволяя волнам вынести меня на пляж, я чувствую, что спасена, возродилась и полна жизни.

Люди на все лады расхваливают плавание в диких водоемах; какую только пользу оно якобы не приносит здоровью: и кровь-де циркулирует лучше, и иммунитет укрепляется. Наше сообщество плавания на открытом воздухе обещает новым членам «омолаживающий эффект холодной воды», но я занимаюсь этим главным образом для того, чтобы ощутить опьянение холодной водой. Даже короткий заплыв возбуждает и приводит к выбросу эндорфинов. Ну а потом суббота идет своим чередом: первым делом я отправляюсь в супермаркет с сумасшедшей улыбкой на лице и ярко-красной соленой кожей. Другие «полярные мишки» рассказывают, что заплывы дарят им энергию для начала выходных, но одна подруга по группе призналась мне, что ей просто нравится выглядеть сумасшедшей в глазах других людей. Это необычное хобби и еженедельное приключение.

Переехав на Папей, я решила плавать по субботам в десять утра, в то же время, что и «полярные медведи» с Мейнленда, словно я здесь единственный представитель клуба. Преодолеваю на велосипеде пятьсот метров до залива Норт-Уик, бросаю велик на песчаных дюнах, раздеваюсь и забегаю в бирюзовую воду, на поверхности которой играет утреннее солнце. Море в Норт- и Саут-Уике всегда насыщенного зеленовато-голубого оттенка, потому что оно чистое, неглубокое и на дне песок. Из-за ярких тропических красок складывается неверное представление, словно не такое уж оно и холодное.

Раздеваясь и оставляя одежду на берегу, я вспоминаю, как танцевала стриптиз в квартире незнакомца в Лондоне. Вспоминаю тогдашнее разочарование и гнев. Это всё, что у меня есть. Это всё, что у меня осталось, – из-за тебя. Сегодня мне не так больно, но я всё та же: обнаженная и беззащитная.

Некоторые вещи о море узнаешь, только побывав в нем. Волны выносят на берег камни, большие голыши, тащат их за собой и непринужденно разбрасывают повсюду. Я смотрю, как опускается и садится на воду чайка, наблюдаю за ней с позиции тюленя. Кажется, она меня не заметила. Однажды утром небо отражается в плоской глади воды, и я плаваю в облаках.

Плавая в одиночестве, я скучаю по поддержке, которую чувствовала в группе. Одним прохладным субботним утром я приезжаю на пляж, смотрю какое-то время на волны, снимаю бриджи, ощущаю голыми ногами холодный северный ветер, брызги дождя и морской воды, но просто не могу заставить себя зайти в воду. Я нашла свой предел.

Когда мы плаваем, тюлени поднимают головы из воды. Присутствие людей вызывает у них любопытство, вот они и смотрят на нас такими знакомыми глазами. Мы, по сути, очень похожи: находимся на краю своих миров и делим друг с другом лишь малую долю своей территории. Я уверена, что во время моих прогулок по острову за мной наблюдает одна и та же пара тюленей. Один из них смотрит на меня так пристально, что, кажется, сам не замечает, как накатывает волна. И вот уже я наблюдаю сквозь прозрачную воду за тем, как его поглощает прибой.

Я не первый человек, кто считает тюленей друзьями. Оркнейское слово «селки» не просто переводится как «тюлень», но еще и восходит к сказаниям о тюленях, превращающихся в людей. Говорят, что селки выскальзывают из своей тюленьей кожи, становясь красивыми обнаженными людьми, и потом танцуют на пляжах под луной, как описывает Джордж Маккей Браун в своей книге «Вне океана времени»: «И там, на песке, в мерцающем свете танцевали незнакомцы, мужчины и женщины! А камни были усеяны тюленьими шкурами!» Если кожу украдут или она потеряется, селки не сможет вернуться в обличие тюленя. Есть истории о мужчинах, которые прятали кожу и брали тюленьих дев в жены, но те навсегда оставались преданы морю.

Говорят, что селки придумали одинокие моряки, чтобы оправдаться за то, что обманулись скорбной песнью тюленя, однако многие в них верят. В 1890-е в Дирнессе на Восточном Мейнленде видели русалку, и «сотни свидетелей божились, что это правда было».

Плавая в море, я нарушаю границы нормальности. Я уже не на земле, я стала частью Мирового океана, частью стихии, что движется, отступает и приливает подо мной и вокруг меня. Стоя обнаженной на пляже, чувствую себя селки, выскользнувшей из тюленьей кожи.