Фоул-Флэг – самая северная часть острова, опасная территория площадью около четырех десятых гектара: здесь иссиня-черный плитняк, поросший скользким черным лишайником, спускается к грохочущим волнам. По поверхности скал можно изучать окраску лишайника: там, где влажно, он черный или зеленый, там, где сухо, – белый или серый, а там, докуда долетают брызги, но их не так много, – желтый.

Вокруг Фоул-Флэга – пещеры, они даже отмечены на карте. Я лежу на животе на краю утеса, пытаюсь вытянуть шею, чтобы разглядеть хоть одну. Лучше всего смотреть на пещеры с моря. Рыбак Дуглас рассказывает мне, что заплывал внутрь некоторых пещер на лодке. По его словам, глубина пещер может достигать пятидесяти метров, а еще можно заплыть в одну пещеру, а выплыть уже из другой. Холм весь изрешечен, в земле под ногами пустоты.

Я выработала свой маршрут для прогулки, прямой, проложенный по компасу, вверх по позвоночнику острова, мимо наблюдательной точки на телеграфном столбе и к геодезическому знаку на Северном холме. Оборачиваясь на вершине холма, чтобы оглядеть остров, я вижу, как на дорогу падает рассеянный свет зимнего солнца, льющийся с юга. Сегодня ветрено, солнцу было непросто пробиться сквозь туман. Остров подернут дымкой, всё словно дрожит.

В тумане я предаюсь фантазиям. Мысленно переношу границы острова на карту Лондона. Папей занимает примерно половину территории Хакни, но жителей здесь в сто тысяч раз меньше. Силой воображения превращаю центральную дорогу Папея в Мейр-стрит: теперь это та же дорога с севера на юг, но вдоль нее множество зданий. Хоум превращается в Хакни-Маршес, озеро – в парк, линии электропередач – в железнодорожные пути, каждый дом – в станцию. Вопящие чайки становятся сиренами, шум моря – гулом машин.

Я как-то ездила на велосипеде вдоль канала в Хакни зимой. Туман был настолько густым и холодным, что, когда я выехала из облака тумана, на ресницах оказались замерзшие капельки воды.

⁂

Как-то утром во время моей прогулки по холму неожиданно выходит солнце. Я шагаю дальше в прекрасном настроении, и вдруг меня пронзает мысль, что для идеальной картины не хватает только пинты холодного пива. Об алкоголе я думаю и в тяжелые моменты, и в приятные. Я начинаю реветь. Я трезва уже двадцать месяцев и восемь дней, и мне нравятся перемены в моей жизни, но осознание, что пить нельзя, по-прежнему часто выбивает из колеи. Я трезва, но я хотела бы выпить. И с этим болезненным парадоксом мне приходится жить.

Какое-то время после того, как бросила пить, я сидела на препарате под названием Campral, помогающем бороться с зависимостью. Но ни одно лекарство не помогает от глубинной жажды. Меня ведь привлекает не столько алкоголь, сколько его эффект. Хочется расслабиться. Проблема не физиологическая. И даже если я смогу избавиться от тяги к спиртному, открытым останется вопрос, почему оно мне в принципе было нужно и как теперь заполнять пустоту.

Пытаясь справиться с этим состоянием неудовлетворенности, я погружаюсь в свою собственную терапию: долгие прогулки, купание в холодной воде, методичное чтение старых журналов. Я учусь наслаждаться свободой – свободой большого пространства, свободой от пагубных влечений. Я заполняю пустоту новыми знаниями и красотой. Да, вредные мысли будут приходить, и сейчас мне кажется, что полностью избавиться от них не получится никогда, но надо научиться легко справляться с этими порывами. Надо научиться не давать им занимать слишком много места.

В один ветреный день я поднимаюсь на вершину Северного холма, к геодезическому знаку, и неуверенно встаю там на колени. Солнце создает радугу в паутине мелких брызг. Затем я иду прямо к Фоул-Флэгу. Я стою на вершине холма, моя душа дика, открыта и свободна. Я дошла до предела. Я кричу во всё горло, обращаясь к приливному течению; волны ловят мой крик и возвращают его на берег, к недоступным пещерам, эхом грохоча где-то глубоко под ногами.

Заселившись в Розовый коттедж, первым делом я проверила интернет-соединение, – даже наличие горячей воды меня не так интересовало. Я средневековая девушка с вайфаем: развожу огонь и пеку хлеб, но всё сильнее завишу от смартфона.

Где бы я ни была, бóльшую часть времени я провожу онлайн, за ноутбуком, – так почему же не продолжить заниматься тем же самым в спокойной и красивой обстановке Папея? За последние лет десять возросло число людей, кто может позволить себе жить на острове – благодаря удаленной работе «на юге». Удаленное трудоустройство дает надежду, что, возможно, население некоторых маленьких островов будет не только стабилизироваться, но и расти. Для таких затерянных мест интернет может быть еще важнее, чем для больших городов. С тех пор как я бросила пить и перебралась на Оркни, пребывание онлайн стало для меня способом сохранить связь со старой жизнью, от которой я не готова отказаться. Я хоть как-то общаюсь с призраками прошлого.

Тут бывают проблемы с соединением. Интернет на Папее подается через медные телефонные линии, компании не видят смысла протягивать сюда оптоволоконный кабель: не настолько тут много людей. Сигнал передается волнами с Керкуолла на Шапинсей, оттуда на Сандей, потом на Уэстрей и только потом к нам, причем скорость падает с каждым переходом. На мобильный сигнал иногда влияет ветер; одну часть острова обслуживает Orange, другую – О2. Жду шторма, чтобы получить свои эсэмэски.

В наш онлайн-век мы, жители островов, порой обнаруживаем, что, как бы странно это ни звучало, технологии помогают сблизиться с дикой жизнью. Увидев в небе над Оркни необычную птицу, например морского орла, или заприметив на побережье небольшое стадо косаток, люди немедленно рассказывают на этом на местном форуме любителей животных или в групповых чатах в мессенджерах, чтобы другие скорее бежали смотреть на это чудо. Узнав из социальных сетей, что скоро выпадет шанс увидеть Веселых Танцоров, на следующий день, а может, и в ту же ночь мы уже выкладываем фото.

На Сандее ведется онлайн-трансляция о жизни колонии серых тюленей, которые ощенились в ноябре. Выкладываю ссылку в Facebook, и вот мои друзья, сидя в офисах в Лондоне, уже наблюдают за неповоротливыми серыми самками, бродящими по пляжу со своими белыми, похожими на плюшевых мишек малышами, которые еще не умеют плавать. Мы переписываемся глубокой ночью, перед рассветом, и одновременно смотрим на тюленей, которых снимает камера ночного видения, и на черноспинную чайку, которая ест послед тюленя.

Я думаю о Мэгги и ее связи с родным местом длиною в жизнь. Как она помнит всех жителей острова и все дома, так и я могу каталогизировать всех своих знакомых, мысленно поместив их в разные уголки интернета и проставив временны́е метки. Со многими я никогда даже не виделась, но мы годами фолловили друг друга. Часто мне кажется, что моя реальная жизнь в компьютере, а Оркни и люди, которых я тут вижу, – это просто какая-то временная вставка. Людей из Twitter я знаю лучше, чем тех, с кем месяцами сидела бок о бок на работе или с кем ходила в школу. Я часто переезжала, но интернет – мой дом.