Гуляя по Северному холму, я держу руку в кармане и то и дело глажу копию Уэстрейской Жены – четырехсантиметровой фигурки времен неолита, которую недавно нашли на Уэстрее во время раскопок. Анонимные Алкоголики советуют медитировать, но мне это сложно дается: я отвлекаюсь, расстраиваюсь или засыпаю, так что я совершенствую свою созерцательную практику: гуляю по холму и рассматриваю всё, что меня окружает. Гуляя, я полностью погружаюсь в движение. Тело занято, а мозг свободен. Как и в случае с Выгоном, тут куда больше интересного, чем кажется на первый взгляд. Нахожу на вершине холма морскую звезду – наверное, ее обронила птица. Есть тут и археологические объекты – сорок могильных курганов. Горы плавника выше отметки максимального уровня подъема воды уже застолбили другие жители острова, но я могу собирать его ниже линии прилива. После западного шторма ухожу домой с полными руками.

Холм усеян кратерами: это привет со времен Второй мировой войны, когда Королевские ВВС проводили здесь учебные стрельбы и с кораблей сбрасывали на остров снаряды. Зимой эти дыры наполняются дождевой водой, по размеру они варьируют от «лягушатника» до джакузи. Говорят, что как-то бомба упала южнее, чем задумывалось, и чуть не убила жену фермера, но, к счастью, попала в корову. После войны моряк с одного из судов для запуска ракет поверить не мог, что вообще-то на этом острове для военных учений живут люди.

На утесах на востоке владений Королевского общества защиты птиц, известных как Фоул-Крейг, живут в период спаривания целые колонии морских птиц: кайры, гагарки, тупики, длинноносые бакланы, глупыши и моевки. Как и в парке в Хакни, где выпивохи и семьи занимают каждый свою территорию, – и там, и там в итоге весьма шумно, – каждый вид птиц облюбовал определенный уровень высоты утеса: тупики сидят поближе к вершине среди кроличьих нор и буйно растущей розовой армерии, глупыши – на высоких выступах и в расщелинах, бакланы – в больших гнездах, свитых из бурых водорослей, кайры, любители общения, – внизу, крепко прижавшись друг к другу, чтобы защитить яйца от хищников, а гагарки вклинились между ними.

Зимой почти все морские птицы – и тупики, и другие виды – улетают на море, где и проводят весь холодный сезон. Мне можно гулять по всей территории холма зимой, но вот летом гостей просят не заходить дальше побережья, чтобы оставить холм в полном распоряжении полярных крачек – местные их называют «придирчивыми крачками», – которые тут спариваются. В период спаривания они отчаянно защищают свои гнезда, пикируя на прохожих.

В Розовом коттедже на каминной доске лежит крылышко полярной крачки. Оно кажется таким маленьким и хрупким, и трудно поверить, что птица проделала столь длинный путь. У полярных крачек самый долгий перелет: каждую весну они совершают невероятное путешествие из Антарктики на Папа-Уэстрей, покрывая расстояние в шестнадцать тысяч километров. Местные говорят, что возвращаются они в «первый майский туман». Полярная крачка видит два лета в год; ей достается больше солнечного света, чем кому-либо еще из земных созданий.

Когда-то Северный холм мог похвастаться самой большой колонией полярных крачек в Великобритании, тут жило до девяти тысяч птиц, но цифры стремительно сократились. Этим летом насчитали лишь двести тринадцать пар. Они основали на холме четыре колонии и откладывали яйца, но после череды холодных и ветреных дней в июне две колонии оставили свои попытки. Из двух оставшихся некоторые птицы смогли высидеть яйца, но к середине июля все улетели, ни один птенец в итоге не оперился. Те крачки, что летали у меня над головой, когда я была еще ребенком, больше не возвращаются на Выгон.

Также на холме гнездятся короткохвостые поморники и большие поморники (бонкси). Поморники живут за счет клептопаразитизма: нападают на чаек и других птиц, чтобы те обронили добычу, и затем ее едят. В отличие от других мест, тут много бонкси: шестьдесят процентов от общего числа этих птиц живут на Оркни и Шетландах. В прошлом году на одном лишь Северном холме насчитали двадцать две пары короткохвостых поморников, однако в 2010 году их было ровно вдвое больше.

За последние двадцать лет число морских птиц, обитающих на Шотландском побережье, сильно сократилось. Как и на всех утесных колониях Оркни, на Фоул-Крейге теперь не так оживленно, как в годы моего детства. Всё дело в нехватке корма. За последние двадцать пять лет температура Северного моря поднялась примерно на один градус Цельсия, стало меньше планктона, а следовательно, и песчанок, которые кормятся планктоном. У морских птиц, основу рациона которых составляют песчанки, – полярных крачек, моевок, кайр и бакланов – возникли проблемы. Из-за того, что песчанок стало меньше, крачки слабеют, им приходится путешествовать дальше в поисках пищи. Иногда у них не получается гнездоваться, а если получается, существует риск, что они не смогут прокормить себя и птенцов.

Ныне вымершая бескрылая гагарка была родственницей гагарки, ее рост составлял примерно метр. Последнюю особь в Великобритании застрелили в 1813 году на Папее по заказу коллекционера из Лондона. В девяностых местные школьники поставили об этой птице пьесу «Охотники на последнюю гагарку». Я сфотографировала выточенный волнами каменный свод на Фоул-Крейге и, рассматривая фото на компьютере, обнаружила, что на утесе видна моя тень: я сижу на выступе на корточках, и совершенно случайно вышло так, что мой силуэт напоминает одинокую бескрылую гагарку через двести лет после ее смерти.

Но пока одни особи вымирают, у других дела идут прекрасно. На Северном холме растет одна из самых больших колоний шотландской примулы (Primula scotica) в мире. Эти необычные цветы достигают всего четырех сантиметров в высоту и восьми миллиметров в диаметре и прекрасно себя чувствуют в соленой, ветреной среде, где другим цветам приходится трудно. Такая примула растет лишь в нескольких прибрежных районах на севере Шотландии, ей нужны особые условия: пасущийся скот должен ее щипать, но не слишком сильно. Раз в три года пересчитывают все шотландские примулы на Северном холме; прошлым летом насчитали восемь тысяч сто тридцать четыре. Я же, ползая на коленях по выгороженным веревками тропинкам, насчитала лишь шестьсот семнадцать.

Я помогаю с ежемесячным зимним исследованием птиц на Папее. В отсутствие деревьев проще считать птиц. Я внимательно осматриваю холм и побережье с помощью бинокля. Над морем висит радуга, я делаю небольшую паузу, чтобы полюбоваться на ныряющих олуш. Входя в воду, они проворно и умело складывают крылья таким образом, что словно превращаются в идеальную стрелу. Наблюдая за ними, я заново переживаю всё то же, что и несколькими неделями раньше, когда видела звездный дождь: улавливаемое краем глаза стремительное падение, вспышка или всплеск в конце, трепет. В отличие от большинства морских птиц, у олуш, обитающих в окрестностях Оркни, дела в последние годы идут прекрасно. Так, колония на уэстрейском маяке Нуп-Хед насчитывает шестьсот двадцать три гнезда, а начиналось всё в 2003 году лишь с трех гнездящихся пар.

Утром понедельника в середине января я насчитала на нашем острове сорок семь видов птиц, включая сто два кроншнепа, двести восемьдесят морских песочников, двести семьдесят шесть глупышей, шестнадцать длинноносых крохалей, тысячу скворцов, двух полевых луней, одну пустельгу и полторы тысячи серых гусей. На одного человека приходится несколько сотен птиц.