– Как не надо? Надо! – строго сказала Маша. – Для кого беречь-то? Все равно завтра все обоссут, все вытопчут! Праздник же!

С утра Изольда чувствовала жар, тяжесть, ломило суставы, но герберы рассадила по горшочкам. Они прижились. Все пять кустиков. Видно, у Маши была легкая рука. Кстати, приближался день рождения очередной племянницы. Изольда Михайловна, как всегда, пошла в магазин, взяла целлофана, тут же попросила открытку. Дома обернула горшочек покрасивее, открытку пристроила среди зеленых бархатных листьев. Получилось стильно.

Долго глядела на свой шедевр. Потом, отперев дверь, вышла на лестничную площадку и с грохотом спустила его в мусоропровод.

Вслед отправились все остальные герберы.

Сразу стало легко.

– Н-ну! – по-боевому оглядела дом. – И что же мы будем дарить?

Как назло, ни одно растение не цвело. Даже спатифиллум убрал свой парус. С бьющимся сердцем, уже предчувствуя – да что там! – уже зная, ведь она только вчера поливала их, Изольда подходила к одному подоконнику, к другому… Нет, ничего подходящего. Хлорофитум – смешно. Сансевиерия – глупо. Ничего нет, ничего не годится… Колеус! – осенило ее. «Черному дракону» и цвести не надо, у него такие яркие, пестрые листья!

Однако дракон, стоило взглянуть на него как на будущий подарок, оказался стар, облезл и уродлив. Нижние листья опали, были видны кривые голые стебли. Задеревеневшие, как мозоль.

– Да, дружок, подвел ты меня, – сказала ему Изольда.

А на соседнем подоконнике, роскошная, яркая – сияла Императрица.

Изольда старалась на нее не смотреть. Но та звала, притягивала – Изольда, не выдержав, подошла. Императрица протянула к ней листья, как ладони.

Племяннице она подарила хрустальную мамину вазу.

⁂

Изольда Михайловна дожила до восьмидесяти двух лет и умерла тихой и, должно быть, легкой смертью – просто не проснулась однажды утром. На ее могиле посадили куст акации, которая бурно разрослась и цветет душисто и ясно каждую весну. Домашние цветы разошлись по родственникам, в память о немного странной, но, в общем, невредной тетке. Только редкая узамбарская фиалка с махровыми красно-белыми цветами никому не досталась – она зачахла после смерти хозяйки необъяснимо и быстро, как отравленная.

Лариска Скуфейкина

1

Недалеко от их шахтерского городка был аэродром. Приезжему в обязательном порядке сообщали, что именно отсюда первый раз взлетел в небо Юрий Гагарин. Слава Гагарина каким-то образом ложилась на каждого, кто бывал на летном поле или даже просто знал, что там, в сорока километрах от дома, оно существует – место, откуда можно взлететь, покинуть Землю.

Оказалось, что можно покинуть Землю! А город покинуть было нельзя. По крайней мере, Андрей не слышал, чтобы отсюда уезжал хоть кто-то.

Шахтеры ходили черные, усталые, хмурые – настоящие подземные жители. Отец говорил ему:

– Учись! Давай учись как следует на этой своей трубе.

– Тромбоне…

– Будешь играть на похоронах!

Они хорошо зарабатывали, эти музыканты. Ну и главное, все-таки не в шахте. Так что Андрей жил с целью окончить школу и начать играть на похоронах. Но в седьмом классе он влюбился в Лариску Скуфейкину и тромбон забросил.

Лариска родилась в День Советской армии и Военно-морского флота. Двадцать третьего февраля, когда по всей стране поздравляли мужчин, мальчиков и младенцев мужского пола, в седьмом классе «Б» средней школы номер четыре чествовали одну Лариску. Она была королевой класса. И, как настоящая королева, отделена от толпы: сидела одна за первой партой.

Андрей хорошо помнил день, когда их, тогда еще пятиклассников, собрали в актовом зале на урок ритмики, выстроили друг напротив друга. Шеренга девочек и шеренга мальчиков. По сигналу мальчики должны были пойти вперед и пригласить на танец каждый свою визави. Но едва пожилая спортивная Римма Вафовна подала сигнал – по-физкультурному дунув в свисток, – как, сломав ряды, все мальчишки двинулись к Лариске. Валеев, черноглазый и чернобровый, с очень красными губами; маленький Гомза, такой вертлявый, что всегда казалось, будто его два; спокойный уверенный в себе Дрончик… Лариска стояла с прямой спиной, подняв голову и вытянувшись, будто собиралась прыгать в воду «солдатиком».

У Андрея не было сдержанного достоинства Дрончика и он не мог, как Валеев, одним взглядом заставить девчонок хихикать и отворачиваться. Ничего такого не было, что выделяло бы его среди остальных.

Зато он жил с Лариской в одном доме.

Иногда вечером, надев мягкие мамины тапочки, поднимался на ее пятый этаж, прислушивался у двери. Порой удавалось уловить обрывки бесед.

– Ларка, у тебя хвост еще не отрос? – Шутливый мужской голос. Видимо, отец.

Потом Ларискин вопль, хохот, опять тот же голос:

– Чего сразу набрасываешься? – Андрей вообразил их веселый бой: может быть, на подушках. – Ты словами ответь!

Донесся голос Лариски; но тут Андрей ничего не мог понять. В школе тоже, когда Лариска что-то говорила, смысл сказанного проскакивал мимо. Так уж она на него действовала – начинали сбоить системы организма.

Вдруг – шорох, стук упавшего на пол предмета – Андрею кажется, кто-то собирается выйти из соседней квартиры: он убегает, поджав пальцы ног, чтоб не потерять тапочки.

«Хвост еще не отрос». Ну понятно: типа, русалка. Пловчиха. Каждый день по две тренировки в бассейне – одна после школы, а другая до, в шесть утра. На первых уроках Ларискины волосы все еще оставались влажными и просыхали только к обеду. Но и с растрепанной мокрой косой – все равно лучше всех! Как перекинет эту самую косу через плечо… Андрей понимал: надо действовать. И чем скорее, тем лучше.

Наталью Ивановну он подкараулил возле учительской. В узком коридоре гудели под потолком люминесцентные лампы, освещая прошлогодние стенгазеты.

– Наталь-Ванна! Пересадите меня к Скуфейкиной!

Классная посмотрела с любопытством.

– Может, не надо, Звягин?

– Надо.

– Будешь с ней сидеть – совсем на тройки скатишься.

– А не пересадите – на двойки скачусь.

– Шантаж, Звягин. Грубо.

– Ну Наталья Ивановна!

И вот наступает то самое утро. Раздевалка щетинится длинными гардеробными вешалками, темно, пусто – он пришел раньше всех.

Снял куртку, вытряхнул из мешка сменку. Правый ботинок сделал попытку ускакать в угол. Ботинкам порой удавался подобный фокус, и к летним каникулам в раздевалке набиралась целая куча непарной обуви: техничка баба Дуся перебирала ее, пытаясь наколдовать два башмака, более-менее подходящие друг другу. Иногда получалось.

Андрей пригладил волосы и двинулся в класс, думая о том, что, может быть, сегодня пойдет домой вместе с Лариской – это ж нормально для соседа по парте? Надо ей рассказать что-нибудь. Такое, пострашнее. Про гроб на колесиках.

Школа без учеников была огромной, будто во сне.