– Хорошо. Ты можешь идти. Сообщи мне, если тебе что-то понадобится.

Габриэль повернулся, чтобы уйти. При виде рук своего ученика, все еще стиснутых за спиной, Пачеко сказал:

– Пожалуйста, отнеси эти документы брату Уаларду.

Он протянул связку свитков. Габриэль вернулся к столу и протянул за ними руки, покрытые мозолями. Последствия битвы. Покраснев и стиснув зубы, Габриэль просто стоял и ждал приговора. Пачеко пригвоздил его тяжелым взглядом.

– Ты нарушил как минимум одну клятву. Но мы оба знаем, как ты можешь это исправить.

– Да, наставник.

В неудобном деревянном табурете было больше жизни, чем в голосе Габриэля.

Когда дверь закрылась, Пачеко подумал, должны ли гордость и тщеславие помешать ему отпраздновать этот последний успех. Не каждый день раб добровольно возвращается в неволю, так хорошо тренированный, чтобы самому высечь себя. А если Габриэль действительно поддался чарам англичанки, наказание, которое он наложит на себя, наверняка будет гораздо суровее, чем мог вообразить даже Пачеко.

И это заставило его улыбнуться.

Ад,а уже в четвертый раз выдернула свою руку из руки Фернана и бросила на него очередной предупреждающий взгляд. Этот странный шут не знал никаких границ приличия. Однако он был достаточно любезен и отвлекал ее от упорно возвращающихся мыслей.

– А вот это вход в собор, – сказал он с небрежной непочтительностью. – Я не знаю, почему некоторые из святых братьев вообще утруждают себя, выходя отсюда. Они ведь почти весь день проводят здесь.

– Ты смеешься над верой, – сказала Бланка. – Почему?

– Потому что они смеются надо мной.

– Тогда зачем вообще идти в монастырь?

Фернан улыбнулся Аде.

– Твоя новая подружка нахальная. Она мне нравится.

Ада обменялась смущенным взглядом с Бланкой. У той, похоже, хватало терпения на разных людей, независимо от их недостатков.

– Мне она тоже нравится, но, наверное, по другим причинам.

Фернан пожал плечами и поднял глаза на покрытую затейливым узором арку собора.

– Я пришел в это место по той же причине, что и вы, – меня вынудили обстоятельства. Четвертые сыновья в благородных семействах доставляют своим родителям много проблем. В конце концов, дома мы никому не нужны, но у нас нет ни титула, ни профессии, которая могла бы прокормить нас. – В его голосе появилась непривычная резкость. – А что до братьев, они не обращают на нас никакого внимания. Наш приход в мир просто делит имение не на трети, а на четверти.

– Поэтому ты пришел в церковь, хотя и не веришь? – спросила Бланка.

Фернан расхохотался и попытался снова взять их за руки. Обе старательно увернулись.

– Я никогда не говорил, что не верю. Просто у меня совсем другое представление о том, как мне проводить дневные и... м-м... ночные часы. Тело не может жить одним только учением и молитвой.

Пока они возвращались в монастырь, Ада размышляла над разницей между Фернаном и Габриэлем. То, что они оба занимали одно и то же пространство, избрали один и тот же путь и старались выполнять одни и те же обязанности, казалось почти абсурдным. Разница между ними была слишком велика, чтобы ее мозг мог это осмыслить.

– Сеньор, вы считаете это испытанием – соблюдать свои клятвы, особенно потому, что это не ваше призвание? – спросила она.

Он снова рассмеялся:

– В этом по крайней мере мой отец был добр ко мне. Он мог бы отправить меня в орден Алькантара или в какой-нибудь другой бенедиктинский кошмар. Здесь по меньшей мере мои клятвы легко соблюдать.

Ада остановилась во внутреннем дворе, пестреющем весенними цветами и травами.

– Ваши клятвы так легки?

– Послушание – первое, что я лично нахожу самым трудным. Что до данной мной клятвы бедности, – сказал он, открывая объятия пышной зелени, – здесь я живу почти так же хорошо, как жил в поместье моего отца. Клятва касается только личной бедности, которую монастырь налагает на нас в первый год. После конфирмации собственность возвращается к нам, но подразумевается, что мы должны вести себя благоразумно.

Даже Бланка нахмурилась.

– Что за странный орден.

– Вообще-то он такой единственный, но не только по этим причинам. – Понимал он это или нет, но Фернан говорил почти с гордостью. – У каждого ордена есть свобода в определении таких вещей, но Сантьяго доводит религиозную автономию до предела. – Он наклонился к ним как заговорщик. – Рыцари ордена Святого Сантьяго дают обет только супружеского целомудрия.

Ада изумленно открыла рот.

– Супружеского? Они не могут жениться?

– Могут и делают это, моя дорогая, – ответил Фернан с хитрой ухмылкой. – Вот почему я постоянно присматриваю женщину, которая станет сеньорой Фернан Гарса. Боюсь, неженатые мужчины принуждены к воздержанию, но, поскольку вместе с нами в монастыре живут и женщины – канонисы, которые ухаживают за паломниками, – мои шансы весьма неплохи. – Его лицо стало издевательски серьезным. – Раз уж мы об этом заговорили, то мне кажется, обет целомудрия соблюдать труднее всего. Но чем скорее я найду жену, тем скорее смогу направить всю мою энергию на глумление над властью.

Найдя поблизости во дворе скамью, Ада села и обратилась к Фернану за ответами в надежде, что он будет серьезен, хотя бы на мгновение.

– То есть братья могут жениться, верно? И нет клятвы воздерживаться от насилия? Даже для священников?

– Мы религиозный орден, единственная цель которого защищать королевства Кастилию и Леон от мавританской угрозы, так что даже священники прибегают к насилию. Это наша цель.

Он невесело улыбнулся. Светло-голубые глаза пристально смотрели на нее.

– Интересно, Ада, кто понарассказал тебе все эти сказки?

За вечерней трапезой Габриэль сидел вместе с дюжиной других братьев в малой монастырской трапезной. Пачеко и Фернан ели молча, не поднимая головы, как и все остальные братья ордена. Его глаза болели от недосыпания, но от него не ускользнула их подозрительность.

Он тупо смотрел в миску ячменной похлебки, стоящую перед ним, видя искаженное отражение своего усталого лица и напоминая себе правду: их интересует Ада, ничего больше.

Пачеко наблюдал за ним с тем же самым выражением, какое было у него во время их утренней встречи. То, что наставник послушников тайно издал приказ о его наказании, не смягчило ужасное чувство, что от него потребуют еще большей жертвы.

– Добрый вечер.

От тихого женского голоса за спиной Габриэля охватила дрожь. Утренний голос, мед и анис. Сладкий, пряный и запретный. Но его реакция не передалась другим мужчинам. Некоторые нахмурились. Другие ниже натянули капюшоны, пряча усмешки. Только Фернан улыбался открыто, его говорливый рот явно просил встречи с кулаком Габриэля.