Потом девушка наконец починила сеть, и остяк выпростал ее в море, перед устьем одного из ручьев. Несколько дней снасть приносила по полтора десятка увесистых рыбин в день, и охотник наконец-то начал добывать больше еды, чем они с Ус-нэ успевали съесть.

Зима, однако, наступала крепчающими морозами, берега все шире обрастали припаем – и снасть Маюни все-таки снял, опасаясь однажды утром обнаружить ее вмерзшей в лед. Тем же вечером тундру накрыло снегом, завалив разом по колено. Однако передышку, подаренную сетью, следопыт использовал в полной мере, изготовив и расставив в недалеком лесу полтора десятка силков и ловушек. И теперь, отправляясь за дровами, неизменно возвращался то с парой песцов, то с несколькими лисами, а то и с оленьей тушей.

Вся его добыча была неизменно посвящена любимой. Примерно полторы сотни тундровых сусликов обратились в длинную нижнюю кухлянку, теплую, легкую и мягкую, как пух одуванчика. А новая верхняя малица стала не просто длинным тулупом с капюшоном, нет! Плечи на ней были лисьи, вокруг лица песцовая опушка, на боках – хвосты расчесанные вшиты, грудь оленья, спина лисья, подол горностаевый… Любая княжна позавидует!

От родного сарафана Устинья отказалась – холодила больно ткань гладкая. Иное дело кухлянка еврашкова. В любой холод надеваешь – сразу тепло. Мех по коже бегает, щекочет – прямо как пальцы Маюневы. Иной раз и заводят, аж в объятия мужские хочется. Когда же еще и малица одета – так жарко становится, в пору в воде плескаться. Хочется – да нельзя. Здесь брызги, что из котелка вытряхиваешь, прямо на лету замерзают, а дыхание изо рта на той же малице серебристой изморозью оседает. Попробуй искупнись! Как из воды высунешься – так враз ледяной царевной и станешь.

Маюни, правда, иной раз и голым ночью выскакивал – никакой холод его не брал. Устинья же мерзла и раздевалась только в чуме перед растопленным очагом или перед сном, когда в горячую постель только нырнуть оставалось.

– Ты слышишь меня, милая Ус-нэ?

– Да, Маюни, слышу, – вздрогнула девушка. – Коли надобно кочевать, значит, надо, чего тут говорить? Токмо не знаю, как это? У нас ведь ни телеги, ни саней даже.

– Ничто, Ус-нэ. В челнок все сложим, он большой. По снегу лодка хорошо скользит, да-а… Токмо слеги оставим. Большие, тяжелые. Неудобно тащить, да-а…

– Сейчас пойдем?

– Нет, Ус-нэ, – покачал головой паренек. – Коли уходим, ловушки снять надобно. В новом месте ставить буду, да-а… На рассвете соберемся, да и двинемся.

– Хорошо, мой следопыт, как скажешь. С тобой я хоть на край света отправлюсь.

– Чего же ты такая грустная, моя прекрасная, моя ненаглядная, моя желанная Ус-нэ?

– А разве ты его не видишь?

Маюни проследил ее взгляд, но не разглядел ничего, кроме небольшого кустика. Рука его скользнула к поясу, но бубен, как назло, остался в чуме, и потому шаманенок просто спросил:

– Кто там?

– Белый олень, – шепотом ответила девушка. – Он грустный. Мне кажется, он не хочет, чтобы мы бросали его здесь.

– Ему не одиноко, он хозяин тундры, – так же шепотом ответил Маюни. – Здесь его дом. Просто он пришел попрощаться.

– Давай возьмем его с собой?

– Его дом здесь, Ус-нэ, – решительно мотнул головой следопыт. – В новом месте будут другие духи.

– Бедный мой… – Девушка пошла к кусту, остановилась там, гладя кого-то невидимого, разговаривая, поднимая ладонью морду.

Маюни вздохнул. В этом была какая-то несправедливость. Ведь потомственным шаманом был он. А духов видела Ус-нэ. Вестимо, так наказала потомка рода Ыттыргына лесная дева Мис-нэ за отказ выбрать жену из своего народа. Посмеялась над угрозами. Но Маюни не обижался. Пусть лучше так. Ради того чтобы стать мужем красивой белой иноземки, он и вовсе был готов отказаться от бубна. Боги одарили жену даром большим, чем его собственный? Ну и пусть! Этот дар все равно его, раз Маюни каждую ночь сжимает Ус-нэ в своих объятиях!

Следопыт поправил пояс, сунул за него топор и решительно повернул в сторону леса.

Когда новым утром солнце осветило стоянку, то нашло на ней только скелет чума – связанные макушками высокие слеги и черное пятно кострища между ними. А в сторону далекого, у самого горизонта, леса тянулся по насту глубокий гладкий снег волокуши.

Зимой человеку не нужно море – оно все равно замерзнет. Зимой человеку не нужно родников и озер – зачерпнуть снег можно в любом месте. Зимой ему нужны дрова. И потому лучшее место для жизни в морозы – это густые непролазные леса.

* * *

«Идти берегом» в понимании тотемщиков оказалось продираться через леса по узкой тропе, петляющей между болотин и небольших озер, пересекающей вброд ручьи и небольшие речушки, тонущей то в зарослях папоротника, то среди тесно стоящего можжевельника. Вдобавок то тут, то там путникам встречались местные чудища, больше похожие на ожившие амбары, нежели на привычных казакам зверей. По счастью, папоротники и кроны берез с осинами привлекали интерес зверюг куда больше, нежели люди, и ни одна из тварей ватагу не побеспокоила. Даже волчатники – здешние хищные курицы размером с буйвола – и те почему-то возможной добычей не заинтересовались. Вестимо, отряд показался им слишком опасным врагом. А может – просто сыты были.

Тем не менее казаки держались настороже и несли в руках заряженные пулями пищали. Прочее добро уложили на носилки и привязали к рукам шести пленников. Так они и связаны оказались, и к делу приставлены.

Заставить пленников работать на благо ватаги придумала, понятно, юная чародейка. Белокожим дикарям столь разумный поступок и в голову не пришел. Поначалу они даже отказывались, но ведьма, часть чарами, насылая эмоции согласия, частью словами все же убедила иноземцев, что при столь малом числе воинов разумнее всем казакам держать оружие и всегда оставаться готовыми к бою. А тащить тяжести способны и сир-тя, как бы они победителей ни ненавидели.

Да и вообще – не резать же их, в конце концов! Раз пленников никто убивать не хочет – надобно к делу приставить, дабы попусту еду не переводили. Она ведь тоже счет любит. Кто не работает – тот не ест…

Уговорила…

Для набега Митаюки со всей осторожностью выбрала наименее буйных норовом и эмоциями мужчин – прочих пленников Матвей оставил на острове под присмотром двух раненых казаков.

Сехэрвен-ми со связанными за спиной руками бежал впереди, никаких сомнений в пути не выказывая, следом шагали трое копейщиков с рогатинами, дальше – стрелки и Силантий, несущий кувшин с запаленной масляной лампадкой. Штука не очень удобная, но на случай быстро зажечь фитили – необходимая. Потом шагали пленники, а замыкали колонну остальные казаки с атаманом во главе.

– Одного не пойму, – миновав очередную болотину, заметил Ганс Штраубе. – Почему тут нет колдунов на драконах? Ну, которые с высоты за землями доглядывают?

– А чего сверху в густом лесу разглядишь? – хмыкнул Серьга.