у дурацких птиц, любящих покричать на пустом месте. Хочу делать что хочу.

– И чего же ты хочешь? – в ответ сестра лишь пожала плечами. В этом заключалась её главная проблема: она не знала, чего желать от своей жизни. – И на что же ты будешь жить?

– Ну, мы в апартаментах, а есть можно в столовой.

– Апартаменты оплачиваю я. А столовая для рабочих людей и новоприбывших. Первый статус ты приобретать не желаешь, а второй скоро потеряешь. Что дальше?

– Как-нибудь проживём. Ты ведь много зарабатываешь.

– Я увольняюсь.

– Что?! – она резко встрепыхнулась, так что передо мной предстали её татуировки-молнии. Они и вправду походили на шрамы. – Не сходи с ума! Тебе платят горы золота! Нам нужны эти деньги!

Добровольцы рискуют своими жизнями, возвращаются в город ранеными или не возвращаются вовсе, а её не радует новость о том, что я больше не буду заниматься риском своей жизни во имя высоких гонораров. Круто. Впрочем, я имела ввиду вовсе не своё увольнение из рядов добровольцев, которого вовсе не планировала.

– Я увольняюсь с должности кошелька, Лив. Не желаю потворствовать твоим капризам. Найди наконец себя. Раз Айзек готов помочь тебе в твоём стремлении остаться безработной, пусть он же поможет тебе устроиться на работу, которая придётся тебе по вкусу.

– Ты что, бросаешь меня?..

– Вовсе я тебя не бросаю, Лив. Никогда я тебя не бросала, хотя ты периодически любишь обвинять меня именно в этом грехе. Если бы я тебя хоть раз бросила, ты бы сейчас не сидела в этом кресле напротив меня и не втирала бы мне о том, что я в энный раз бросаю тебя, – спокойным и даже хладнокровным тоном утверждала я. Мне надоело сюсюкаться. Рейнджер прав: она взрослая – не ребёнок. Раз она может себе позволить встречаться с опасным мужчиной, значит должна позволять себе и брать на себя ответственность за своё поведение и поступки. Достаточно. Прощай тяжелое детство – здравствуй, дивная взрослая жизнь.

– Ты соврала.

– В чём именно?

– Рейнджер никакой не друг отца. У тебя с ним когда-то что-то было – это понятно по тому, как он смотрит на тебя.

– И что с того?

Мой ответ выбил её из колеи. Она не ожидала от меня признания.

– Когда ты успела с ним?.. Ты ведь всё время была с нами! – в её тоне прозвучали необъятные обида и зависть. Ревнивица до глубины души, она ещё была и склонна к такому низменному чувству, как зависть. Но при этом я помнила её и доброй, и улыбчивой, и заботливой… Что же с нами произошло?..

– Где Кей? – устало поинтересовалась я.

– В комнате читает свои книжки! Ты ему денег дала? Так вот он не еду нам купил, а книжки себе! Мелкий эгоист, думающий только о своих потребностях…

– Успокойся. Не привлекай его внимание к нашей размолвке. И твоё высказывание об эгоизме Кея смешно. Ведь ты о себе любимой думаешь в два раза больше, чем он успевает подумать о своих потребностях, которые у него точно не раздуты.

– Кей-Кей-Кей-Кей-Кей!!!.. У тебя на уме только Кей! А где Лив?! Почему бы тебе не подумать про Лив?.. А зачем? Денег ты только Кею дала, а Лив не нужно…

– Лив взрослая, Лив должна самостоятельно удовлетворять свои потребности, а не ждать, когда их удовлетворит её ничего не должная ей сестра.

– Знаешь что?! – она резко вскочила, оголив передо мной свой испещренный странным фиолетовым рисунком торс. – Лучше бы выжили наши родители, а не Кей! Мы бы тогда хотя бы нормальной семьёй были, а не притворялись ею!

– Заткнись, – сдвинув брови, я закрыла глаза, как будто это помогло бы мне не слышать её. – Ты не понимаешь, что говоришь. И ты так вовсе не думаешь.

Всхлипнув, Лив вдруг спрятала лицо в своих дрожащих ладонях и, сорвавшись с места, выбежала из апартаментов. Ничего нового в её репертуаре: стремительный побег от возможности нормально объясниться.

Увидев краем глаза тень в приоткрытой двери спальни, я тяжело выдохнула. Он всё слышал. И, как обычно, не захочет обсуждать нечаянно услышанное. Может это и хорошо. Мне уже опротивело доказывать ему, что Лив его на самом деле любит, пусть и где-то глубоко в своей тернистой душе. Может, на самом деле, нет? Может, она и вправду его не любит. Так зачем же я вру ему, пытаясь убедить его в обратном? Может быть, ему будет достаточно того, что рядом с ним буду я одна? Но и я не всегда с ним рядом, всё реже и реже…

Сначала Конан со своим желанием пристрелить Рейнджера, теперь Лив с её высказыванием о существовании Кея. Все вокруг меня как будто вступили в тайный сговор о выведении меня из себя.

Я никогда прежде не курила и не хотела попробовать, но сейчас мне вдруг захотелось именно искры перед глазами и дыма во рту. И я знала только одно место, в котором могла бы отыскать желаемое.

Глава 27

Я курила медленно, но наслаждения не получала. Может быть потому, что это был мой первый раз.

Конан искал меня целый день, а я целый день пряталась от него. Знала, что он ищет меня, из долетевших до моих ушей слухов: сначала Лив сказала о том, что он приходил в мои апартаменты, затем случайно встретившаяся мне в лифте Крик сообщила, что Конан интересовала обо мне у всех членов пятой коалиции, после, уже вечером, когда я притащилась в “Поющего Поэта”, Хуффи написал мне на пропитанной пивом салфетке о том, что Конан дважды заходил сюда и спрашивал обо мне.

Лучше бы нам не видеться. По крайней мере сегодня.

Байярд сегодня не на шутку разошелся. Читал свои стихи очень громко, и все как на подбор крайнего настроения. Сделав очередную затяжку, я посмотрела в его сторону – поэт стоял в центре зала, он собирался выдать очередной шедевр. Все пребывали в восторженном ожидании – что же он скажет ещё?! – и я была солидарна с присутствующими, ощущала такой же душевный подъём, хотя и через призму своих собственных переживаний. Набрав воздух в лёгкие, поэт начал читать:

Прошли года славы и поволоки,

рождённые в битвах, крайне жестоких,

и в шкурах ягнят вновь пришли к власти волки,

в честь правды ввели публичную порку,

вот только тут есть одна оговорка:

прав будет лишь тот, кто является волком.

Звучит колокол, зовёт всех на площадь -

никто не идёт сквозь тёмную рощу,

боятся упасть, а потом