– Мы ничто, – сказал Тит отцу. – Мы – горстка бездельников, которые находятся здесь лишь потому, что семьи купили нам должности. По идее, мы вторые после легата. Тогда почему через нас перепрыгивают все, от префекта до центурионов? Какая от нас польза? Для чего мы нужны? Для того чтобы маяться бездельем, играть в кости, жаловаться на дождь? Ждать, когда нас отправят домой с записью в послужном списке, чтобы нас могли выбрать в квесторы?

Тем временем дождь продолжал лить уже который час подряд. В лагере было невозможно найти ни одного сухого места. Вернее сказать, лагерь являл собой настоящее море грязи – как и плохо мощенные улочки в городке, что вырос между лагерем и рекой.

– Могунтиакум[2]. – Тит по слогам выговорил варварское слово. – По крайней мере я больше не запинаюсь. Но ведь я упражнялся целый месяц. Впрочем, почти все здесь называют его просто Мог. А как еще называть эту дыру? Он здесь лишь для того, чтобы легионерам было где развлечься – в таверне или с местными шлюхами. Чем еще их удержать, чтобы они не взбунтовались, пока тянутся холодные месяцы?

Да, других мест, где можно было бы весело или с пользой провести время, здесь не было. Ни цирка, ни библиотек, лишь таверны с их бесконечной игрой в кости, и несколько мокрых, полузаброшенных алтарей.

– Не думаю, что дедушке есть нужда беспокоиться из-за шлюх, – произнес Тит, обращаясь к отцу. – Они все как одна такие злющие. Я бы не осмелился подойти с предложением ни к одной из них.

Кроме шлюх имелись еще жены легионеров. Хотя солдатам согласно армейским правилам возбранялось жениться, жены и любовницы исхитрялись проникнуть за стены лагеря: это были вздорные и склочные создания в грубых сандалиях, которым ничего не стоило переломить Тита, как соломинку.

В лагере ему предстояло провести целый год. Пока что истек всего один месяц. Год – в мрачном, сыром месте, которое, казалось, кашляло желчью, – без книг, без красивых женщин. Даже поговорить не с кем. Хорошего собеседника здесь не найти даже за пятьсот миль.

– Та же самая ночь ожидает нас всех, – процитировал он, но даже строки Горация оказались бессильны принести утешение.

Внезапно раздался негромкий стук в дверь, и чей-то голос позвал:

– Трибун!

А в следующий миг, с восковой табличкой в руках, порог переступил один из помощников легата.

– Так это ты у нас ходячий сборник цитат? – спросил он.

«Наверно, отец мог бы мною гордиться, – подумал Тит. – Всего месяц жизни в военном лагере, а я уже снискал себе славу. Теперь я известен как ходячий сборник цитат».

– Да, это я, – со вздохом ответил Тит.

– Легат требует подробный отчет по дакийским гарнизонам, – пояснил помощник легата. – Трибун, центурион, опцион и два охранника. Тебе придется поехать.

– Мне? Составлять отчет про дакийские гарнизоны? Через всю Паннонию?

– А иначе в Дакию не попасть. Других дорог нет, – не без раздражения ответил адъютант. – Предполагалось, что туда отправится трибун Цельс, но сегодня утром он заболел.

Скорее этот Цельс не горит желанием провести две недели в странствиях по раскисшим дорогам, где в любую минуту дакийские лучники могут выпустить в тебя стрелу.

– Но я никогда еще не выезжал далеко за пределы лагеря, – осторожно возразил Тит. – Я прибыл сюда лишь месяц назад. Да что там, я не бывал дальше Мога!

– Легат сказал, что это пойдет тебе только на пользу. Так что закрой рот. На сборы даю час.

– И я должен возглавить остальных?

– Делай то, что тебе скажет центурион, – ухмыльнулся адъютант. – Если хочешь вернуться живым.

– Это то, что мне особенно нравится в нашем Десятом легионе, – улыбнулся Тит. – Здесь все как один блещут остроумием и готовы поддержать товарища в трудную минуту. Для новичка вроде меня это огромное утешение.

Но адъютант его уже не слушал, потому что спешил прочь, перебирая на ходу очередную стопку восковых табличек.

– Приятного тебе дождя, трибун!

– Дакия – гиблое место, – услышал Тит как-то раз от одного пожилого легионера вскоре по прибытии в лагерь. – И что еще хуже, лучше не становится. Этот их местный вождь, он ходит в львиной шкуре, а росту в нем восемь футов.

– Десять, – поправил его товарищ. – Если считать рога.

– Ты знаешь, что он делает с римлянами, которые попадаются ему в руки? Я слышал, что наши последние лазутчики вернулись назад без голов.

За спиной Тита кто-то присвистнул.

– Но если они лишись голов, то как они добрались назад? Или я что-то не так понял?

– Я лишь хотел сказать…

Тит обернулся на легионеров. Их было шестеро, все как на подбор рослые и крепкие, неотличимые друг от друга в своих латах и плащах. На головах шлемы, лица от холода замотаны платками. Поди различи их. Двойная стража, а все потому, что в Германии последнее время неспокойно, да и даки вечно мутят воду. Несколько лет назад Траян заставил даков покориться, однако Тит знал, что этот видимый мир обманчив и вряд ли продлится долго. Уже ходили слухи о том, что в Дакии пропадают разведчики, что на обозы нападают, а в вестовых с деревьев летят стрелы. Впрочем, шестеро легионеров, приставленные к нему в охранники, и их центурион не выказывали страха или беспокойства, по крайней мере внешне. Они смеялись, обменивались шутками, сквернословили и пели скабрезные куплеты. Сказать по правде, Тит им завидовал.

По крайней мере им было с кем переброситься словом. Когда их передовой дозор останавливался на ночь на постоялом дворе, легионеры клали грязные ноги на стол и, пустив по кругу мехи с вином, обменивались грязными шутками и историями. Тит задумчиво наблюдал за ними, сидя за отдельным столом, разумеется, один, потому что офицеры и солдаты никогда не смешивались ни в форте, ни даже в дороге. Он даже не мог вытащить из складок плаща отцовский бюст, чтобы поговорить хотя бы с ним. Солдаты уже успели проникнуться к нему презрением. Они с кривой ухмылкой посматривали на новый плюмаж на его шлеме, на его по-женски изнеженные руки, на его никчемность. Не хватало окончательно стать в их глазах посмешищем, разговаривая с мраморным бюстом.

Вскоре довольно твердые дороги и уютные постоялые дворы Германии сменились раскисшими тропами и поросшими лесом холмами вдоль границы с Дакией. Центурион каждый вечер ставил палатку. Кроме того, он теперь выставлял на ночь стражу.

– Нас никто не застанет спящими, – коротко пояснил он. Из чего Тит сделал вывод, что не только он один слышал об отрубленных головах.

– Я тоже мог бы подежурить, – предложил Тит.

Солдаты непонимающе уставились на него?

– А тебе это зачем?

Веской причины у Тита не нашлось. «О боги, как же я хочу домой!»